Борис Бартфельд - Альманах «Русский Гофман – 2019»

Пусть головы летят бильярдными шарами,
но город золотой в резной блистает раме,
от пошлости опять очищен и спасён…
Мы будем вспоминать волшебный этот сон.

Монолог гусеницы

С ажурного листа слетев на дно оврага,
ползу упорно ввысь, проталкивая слизь,
туда, где в облаках вальсируют имаго,
которые давно на небо вознеслись.

Парящие вверху достигли озаренья.
И мне издалека мерещится впотьмах —
жасмина перламутр, александрит сирени,
горящий на крылах, чей вдохновенный взмах

мой приземлённый торс ввергает в злые корчи.
Я ненавижу тех, которым удалось,
распотрошив хитин, стать ярче, легче, зорче
в обличье нимфалид, лимонниц и стрекоз,

за то, что не постичь курсирующим в кущах,
сосущим задарма нектар иных миров,
как чешутся во мне осколки крыл растущих,
скребущих изнутри не продранный покров.

Тот

в этом вечере – стылый ветер
и качание ивняка.
тот, кто знает про всё на свете,
не случился ещё пока,
не придумался во седьмицу,
не откликнулся на «агу».

плачут песню свою зегзицы
и воробышки на снегу.
во путивле ли, во самарре,
на горе ли фернандо по
о непарном страдают твари,
колоколя «по ком, по ком».
открывают кассандры вежды,
христофоры – индийский след,
агасферы куют надежды,
несчастливый жуя билет.
бьются айсберги о титаник,
с челубеями – пересвет,
бьётся маня, готовя манник
для нахлебника вредных лет.
зацветают морковь и донник
на страницах дисплейных книг,
на комоде отставший слоник
осалфечен и тем велик.
он трубит о своём, домашнем —
киндер, кюхе, рассада, кот,
правда зеркала – «ты не краше» —
и незыблемое «пройдёт».
маргаритка – не маргарита,
озаренье убей платком.
протограбли и пракорыто —
архиматрица точка ком.

тот, кто знает, случится тихо,
смех и поступь его легки.
вечер.
ветер качает мифы,
мироздание,
ивняки.

Типажи

снег кукожится – шкура пятнами, огибает амёбы луж.
солнце щурится перекатное. акапельно играет туш
неумолчный оркестр сосулечный, вторя звонким синичьим «пинь».
бродит юный апрель по улочкам, хорохорится – «наступил!»,
улыбается вербным птенчикам, нежно-жёлт их весенний пух,
балагурит с травой застенчивой и щетинистой от непрух
(то пригреет, то вдарит минусом) – зеленея, зело дрожи.

год за годом по оле-римусу просыпаются типажи —
кто под зонтиком, кто без зонтика, кто тернов, кто во братцах глух,
и теряется в миллионниках удивление повитух.
за индиговым взглядом ахают многолетние голоса,
говорящие на инаковом с отражением в небесах,
медоносной пчелой над вишнею, молчаливым мальком в реке,
окликающие над крышами маску лунную из микен,
выпевающие за уллами красноту марсианские слов.
бездноглазые, тонкоскулые суперновы своих миров,
раскалённые магнетически…

наблюдаю, сгорев почти,
как играет апрель в куличики с homo candentis 1 1 homo candentis – человек светящийся. лет пяти.

Моя печали

«утопи моя печали…»
кто сказал про «утоли»?
мама люлечку качает
на одной шестой земли,
еле слышно напевая
про кусачего волчка,
берегиньим «баю-баю»
подтыкаючи бочка.
всеязычное легато
нежности без суеты
напевают у кроваток
в уголках пяти шестых.
спи, малыш, бамбино, бэби,
майне кляйне, мон пети.
спи, укрытый тёплым небом,
в кулачках зажав пути.
не буди рассветный кочет
млечность этой тишины.
здесь никто, никто не хочет
ни болезней, ни войны,
здесь эдемово начало
прорастёт из божьих глин.
утопи моя печали
в колыбельных снах земли…

Потоп

Осадков не было в прогнозе —
Дождя никто не обещал.
Но он бежал, как резвый козлик,
И булькал, как бульон во щах.
Тряслась ушами спаниеля
До слёз промокшая листва,
А струи стрелами летели,
Взбивая лужи в кружева.
Танцуя, кланялись верхушки
Деревьев и, вдохнув озон,
Давно нестриженной макушкой
Сиял восторженный газон.
Забыв гражданские свободы
И суммы сложных ипотек,
От тесноты и непогоды
Кряхтел двухкомнатный ковчег.
Пугливо заикались окна,
Чердак чихал до дурноты…

А мы сегодня не промокли —
Собака, кошка, я и ты.

Любовь к искусству

Вихрастый малыш – золотая макушка
С утра, не снимая уютной пижамы,
Упорно скрипит на визгливой восьмушке 2 2 Скрипка «восьмушка» (1/8) – скрипка для дошколят четырех-шести лет. ,
Гоняя смычком монотонные гаммы.

Из дома, спасаясь, ушли тараканы,
Котёнок удрал по балконным перилам,
Собака пыталась залаять сопрано,
Но сделала стойку и громко завыла.

Рыдает за стенкой профессор-невротик,
Страшась за сохранность ушных перепонок.

И только глухая старушка – напротив:
Считает, что он гениальный ребёнок.

Была ли жизнь?

Дома до звёзд, а небо ниже…
Марина Цветаева «В Париже»