Валентина Иванова (Спирина) - Каракули гениального графомана. Лучшее

Иди-ка отсюда, костлявая тварь,
В саване белом с косою.
Лет через сорок взойду на алтарь,
Тогда и споем с тобою.

Мне бы пару часов одиночества,
Чтобы в голос, по-бабьи завыть.
Я ж живая еще и мне хочется,
Полноценною жизнью жить.

На белые стены не пялиться.
От боли не выть по ночам.
Может, смерть надо мною сжалится,
И на ушко шепнет врачам.

Чтобы больше меня не мучали,
Не кромсали десятки раз.
Но и смерть продажная ссучилась,
Только черные слезы из глаз.

Дверь прикрыла и тихо уходит.
Белый саван по полу шуршит.
Нервы в хлам, а терпенье на взводе.
Мне бы пару часов в тиши…

При всем уваженьи к Есенину,
Не буду его цитировать.
И в это утро осеннее,
Попробую импровизировать.

Про чувства, нахрен ненужные,
И про обиды вчерашние,
Про рифмы-строчки натужные,
Про сердце, напрочь продажное.

Что ж орган, ты, кровокачающий.
Мой разум совсем не слушаешь.
Как юзер-нуб начинающий,
Всё что тебе врут – кушаешь.

Любви захотелось, глупое?
Ты мало от боли маялось?
Любовь оказалась сукою,
Бродяжкой чужой неприкаянной.

Пришла, посидела, насытилась.
И дальше, своей дорогою.
А ты, как всегда, обиделось,
Что мало тебя потрогали.

Тебе бы, сердце наивное,
Панцирь железно-кованный.
Чтоб не болело, не ныло ты,
Когда по нему подковами.

А осень, подруга верная,
В душе поселилась намертво.
Живет своей жизнью вселенная,
На сердце табличка «Заперто!»

Небо в черных пятнах облаков,
Утро в сером покрывале тихой грусти.
Я под тяжестью согнулась от оков.
И на небеса меня не пустят.

Крылья с мясом выдраны давно,
Под кровать заброшены, забыты.
Губы шепчут, как в немом кино,
А глаза в отчаяньи раскрыты.

Боль вернулась и не хочет ждать,
Ей без разницы, что я не все успела.
Хочет снова в плен меня забрать.
Тварь! Ты слишком много захотела.

Я не сдамся и назло тебе..
Буду жить как прежде – полной жизнью.
Хоть идешь ты рядом по судьбе,
Слишком рано ты по мне справляешь тризну.

Упаду с кровати и ползком,
Два крыла назло тебе достану.
Слезы высохнут, растает в горле ком.
У меня ещё большие в жизни планы.

У боли абсолютно белый цвет,
Бездушный лед, прозрачный и холодный.
У боли никаких оттенков нет,
Лишь хоровод снежинок сумасбродный.

Когда друзья забыли, что ты есть,
Когда тебя совсем не замечают,
За белою стеною занавес,
Холодный снег печаль твою ласкает.

Когда любовь ответа не нашла,
Как белый дым стоит перед глазами,
Отчаяния белая стена,
Твоими окропленая слезами.

Когда осталась ты совсем одна,
Как белый саван траурной одежды,
В свои тиски сжимает тишина,
Твой белый пепел умершей надежды.

У боли абсолютно нету глаз,
Она слепа..глуха и безразлична,
Она, поверь, не выбирает нас,
В припадке белоснежном истеричном.

В свете заката стекает по сердцу ртуть,
И безвозвратно уходит куда-то жизнь.
Но я не плачу, пусть всё проходит. Пусть.
Я не умею просто и тупо быть.

Лучше сгорая взлетать к облакам ввысь.
Чем пепелищем черным и грязным тлеть.
Иль по наклонной камнем катиться вниз.
Лучше я буду громко отчаянно петь.

И растворяясь в утреннем небе звездой.
Жить ожиданием темной ночной поры.
Может, однажды услышу – не уходи! Стой!
Словно в сценарии старой как мир игры.

Справится сердце, выдержит страшную боль.
Сбудется всё, что позволили мы мечтать.
Непостоянная странная наша любовь.
С первым лучом вернется в сердце опять.

– Дождик, дождик, скажи – почему люди плачут?
Вдруг слеза побежит и не скроешь, не спрячешь.
И ответил мне дождь, барабаня по крыше:
– Потому что порой не умеете слышать.

– Дождик, дождик, скажи – почему людям грустно?
Вдруг на сердце порой одиноко и пусто?
И ответил мне дождь, словно всех нас жалея:
– Потому что мгновенья ценить не умеют.

– Дождик, дождик, скажи – почему люди злятся?
Почему наша жизнь как сценарий паяца?
Дождик важно прошел по карнизу и молвил:
– Потому что всегда люди всем недовольны.

– Дождик, дождик, скажи – а любовь – это нужно?
И нужны ли слова, те что рвутся наружу?
Дождь застыл на стекле, искажая мир в призме.
И ответил: – Любовь – это главное в жизни.

– Дождик, дождик, скажи – как относишься к смерти?
Может, это итог нашей жизни на свете?
С неба ливнем ответил, боли горькой не пряча:
– Когда кто-то уходит, небо дождиком плачет.

Вечер. И снова приходит печаль.
Воспоминанья назойливо лезут.
Нет, ничего мне в прошедшем не жаль.
Воспоминанья порою полезны.

Что-то в дальнейшем мешает опять.
Босыми ногами на острые грабли,
С глазами закрытыми, снова встать,
На землю пролив ярко-красные капли.

Что-то порой помогает понять,
Глупость поступков, свершеных однажды.
Иль позволяет не забывать,
О сокровенном, единственно важном.

Есть память, вернее какая-то часть,
Которая греет в ночи одеялом.
Частички души не дает украсть.
Души никогда не бывает мало.

Есть память – пощечиной горькой бьет,
Щеки краснеют, пылают уши,
И в сердце рождается черный лед,
И пламя сердечное тушит.

И словно флеш-плеер ночною порой,
Включается грустно, печально.
Кадры, фрагменты, файлов рой.
Play – выбор случайный.

Уснуть, провалиться, как в омут в сон,
Во сне среди грез и тяжелых кошмаров,
Найти, отыскать – где-то там обязательно он,
Мой демон и бес. Мой властитель туманов.

Мой самый единственный нужный. Один.
Таких больше нет и не стоит стараться,
Мой личный наркотик и мой господин,
Но с ним тет-а-тет не боюсь остаться.

И целовать, словно это единственный шанс.
И не стесняясь ничуть обнаженного тела.
С неистовой страстью, как будто в последний раз.
Я еще здесь, а душа уже улетела.

А утром, снова с трудом открывая глаза,
Что за ночь от слез, не успев отдохнуть, опухли.
Глядя на сонный рассвет, устало сказать:
– До встречи в ночи… Тебя ждет в своих снах…
Твоя кукла.