Владимир Минеев - Чертополох

Словесный набежит прилив:
Покойник был нетерпелив,
Всегда ворчлив, порой бранчлив,
Несносен, деспотичен.

Возможно, будет и отлив:
Де кой-кому и кое с кем
Казался
Симпатичен.

И вот теперь он где-то там,
А встарь, собрав матросов,
Корабль водил он по рекам,
Решал всё сам, без пап и мам,
Как говорят, без спроса.

Закон судеб не изменить,
И то же с мужиками:
Сколь чёрных кобелей ни мыть,
Не станут зайчиками.

Вот пишешь ты – ко мне пойдёт любая,
Не просто подойдёт, а подбежит.
А я, что делать мне? Не знаю.
Наверно, отвернусь, коль буду жив.

И правда, тётки подлетают
И бьются, словно мухи о стекло,
Которое я им не открываю,
Другие мчатся, не заметив ничего.

Но вот однажды я открыл окошко,
И ты влетела осторожно внутрь,
Не сразу распознав, где дёгтя ложка,
Решила, бог с ней, как-то проживу.

Что вышло из того, мы знаем.
Уйти назад не можем мы теперь.
Не то чтоб это было раем,
Но ведь и адом не назвать, поверь!

Давайте спросим у живых,
Пока они живут,
Как надо им себя вести,
Пока не повезут.

Никто не скажет наперёд,
Кто струсит, кто соврёт,
А я скажу: в руках судьбы
Всё будущее – вот.

Но каждый должен быть готов
Взглянуть в глаза судьбе.
Таков уж сказ суровый мой
О мне и о тебе.

Ты мне пиши почаще, если можешь.
Привычка мыслить, уравнения решать,
Сама меня клонит людей бежать.

Когда же просто рядом души ни близкой
Иль даже дальней нет,
В тюрьме я будто. Веду счёт лет.

Однако, как Марк Туллий, я спрошу:
Доколе, чёрт возьми,
Я груз сей выношу?

Кто наш кот, кот мармот?
Кто наш кот сякушкин?
Замечательный дружок,
Звать его мармушкин.
Он и славен и умен,
Это – кот, зовут Семён.
Очень любим мы его,
Котю-котю самого.
До чего кота мы любим,
Не дадим в обиду людям.
У него у одного
Лишь сто сорок ног всего,
Лишь всего сто сорок ног,
Вот такой у нас коток!
Он малышный, он чудышный
К нам идёт, идёт неслышно.
К Оле медленно подходит
И мурчальну песнь заводит:
«Де в моих мечтах, котовых,
Ты являешься мне снова,
Без тебя мне жизнь скучна
И кормушка не полна».
А затем идёт ко мне.
Мы с котушкой наравне,
Формулы с ним дружно пишем,
Над бумагой дружно дышим.
И идёт наш диалог:
Я пишу, а он прилёг.
Спит-поспит, а вдохновение
Где-то бродит в отдалении.
Кот во сне его зовёт.
Вот что может чудный кот.
По ночам наш кот гуляет,
Кошек местных удивляет
Чудных лапок белизной,
Серенадою ночной.
А котов, будь им неладно,
Атакует беспощадно.
У него один закон —
Вышел в двор – так будь котом.
Что про нас сказать теперь?
Был у нас чудесный зверь.
Мы в ответе за него.
Не смогли сберечь его.

Ты пишешь – без тебя скучаю,
Мне скучно тоже, и во всех смысла́х.
И кожи нет, и нет уж больше рожи,
Где глазки синие – увы и ах…

Хочу, могу ль? А стоит оглянуться,
Ведь что-то понаделал между тем,
Мне кажется – я как еврей в кибуце —
Всё в общем, нету частностей совсем.

Но, думаю, не зря я прожил
Те частности – так только можно жить.
А в общем что? – Оно и не тревожит.
Любимое, своё – вот это б сохранить.

Стареет каждый человек
И мыслит, как продлить свой век.
Я думал, как продлить наш век,
И понял: всех собрать в ковчег.

Нанять корабль,
Собрать матросов,
Названье дать ему «Ковчег»,
Без вводных слов и без вопросов
Вглубь Франции стремить свой бег.

В ковчеге ох уж и картина:
Есть с чёрным поясом детина,
С гармошкой дряхлый старый дед,
Оптимистичная прабабка
С подругой делят сон и хлеб.

Другой старик разгулом правит,
Ему опорою старпом,
Лишь красненьким нутро заправят,
Ведут корабль прямиком.
Их жёны целый день-деньской
Команду балуют едой…

Старик суровый капитан
Набрал матросов здесь и там.
Прабабку взял с чудесной попкой,
А также юную красотку,
К ней престарелую maman
И старика с его гармошкой
И сыном, звать его Алёшкой.
Ещё на судне был старпом,
Любитель красного притом,
Камбуз с ворчливой судомойкой
Да капитанша наша Олька.

Корабль набит был, как ковчег,
Столь разных тварей он повлек
В Страсбург – центральный град Европы,
Где от причала долго топать
И, поглядев по сторонам,
Увидеть тьму бегущих дам
В заботе о здоровье бюста,
А мужикам чтоб было пусто.
У них ведь нет таких забот.
Так, если Google нам не врёт.

Проплыв закончен.
Охватила охота к перемене мест.
Куда поехать? Верно. В Метц.
Поесть баранинки на рынке,
Узреть шагальские картинки,
А пуще наконец поспать
Без унитаза за стеной
И рёва помпы в душевой.

Назавтра – новый поворот:
Улиток отправляем в рот,
Могила герцогов, потом
Стопы мы направляем в Beaune.
Бургундское течёт ручьём,
Но наш состарился старпом,
Его поздравив песнопеньем,
Сидим в автобусе рядком,
Грустим, но верим в продолженье.

Страсбург на карте генеральной
Кружком отмечен завсегда,
Он город прежде был опальный,
Теперь же, право, хоть куда.
В нём улицы идут прямые,
И фонари, и мостовые,
В трактирах подают Choucroute,
И, если немцы нам не врут,
Стаканом рислинга иль пива
Всенепременно обольют.

Ещё парламент европейский
И бюрократы хоть куда,
Но есть одна у них беда:
Не ведают, за что приняться,
То c русскими начать ругаться,
То украинцев целовать.
Такая, видно, у них стать.

Опять радар… Куда рулить?
Не проще ли пешком ходить?
Пожалуй, лошадь я куплю,
Авось свой зад не отдавлю.

Поеду тихо по долам
И рысью бодрой по делам,
И никого не задавлю.
Всё потому, что не рулю.

Но вру. Иной раз кораблю
Штурвалом волю я даю
И песню громкую пою
Про волю вольную мою.

Пришёл злодей, чтоб в ухо влить цикуты
Дум властелину, командиру тем.
Затем он сделал так, чтоб «фу-ты ну-ты»
Исчез властитель насовсем.

Но вот что интересно, братцы:
Ведь трон, где тот сидел, давно уж сгнил,