Леон Красов - Шкатулка волшебника

Риторика ушедших лет,

Которой оправданья нет,

И глаз твоих печальный свет

Средь рифов.

Бесцельно розданы долги,

И дни уже не так долги,

И не слышны уже шаги

В прихожей.

Но в несогласии с судьбой

Еще тревожит сна покой

Вдруг чей-то голос, так на твой

Похожий.

Седьмая тварь

девятого числа

Разбудит силы скрытые стихии,

И годы вновь завертятся лихие,

Утратив обаянье ремесла.

И крепости извечные падут,

А падшие

воспрянут в восхищенье,

И тварь седьмую

тотчас предадут

Девятого числа от всепрощенья.

Непрошеный путник,

зачем в непогоду

С крыльца своего ты спустился,

Зачем,

обретя роковую свободу,

Пред взором Господним явился?

Ты в дверь постучался,

моля о пощаде

Ненастье полночной тревоги,

С истерзанной плотью,

с тоскою во взгляде,

С безумием дальней дороги.

И тайным виденьем

небесного свода

Луч лунный

сквозь тучи пробился,

Непрошеный путник,

зачем в непогоду

Пред взором Господним явился?

Когда б, неведомой судьбой томим,

Я возвышался над толпой пророков,

А сонм слепых и лживых пантомим

Подогревал тщеславие пороков,

И время суетливо, на лету,

Пыталось смысл ушедшего восполнить,

Я мог простить бы Вашу доброту,

Но Вашу ложь я вечно буду помнить.

В бесчисленных мирах, где мне пришлось

Плутать по закоулкам запустенья,

Пустых сердец беззвучное биенье

Неведомой строкой оборвалось.

Чужие сны, сплетясь в осиный рой,

Меняли очертания Вселенной,

И воспаряли над душой нетленной

В ее привычной юдоли земной.

И чьи-то жаркие слова впотьмах

Кружили опьяненьем бренной лени,

И куклами, игравшими на сцене

Их представленья о чужих мирах.

Но даже слова правды не нашлось,

Чтоб разорвать оковы отчужденья

В бесчисленных мирах, где мне пришлось

Плутать по закоулкам запустенья.

Если в ночной тиши

Видишь обрыва край,

Вырви кусок души

И беднякам раздай.

Выжги себя навзрыд,

Чтобы развеять прах,

Спрячь на задворках стыд,

Выставь за двери страх.

Пулю пусти в висок,

Предав сомненья суть,

Чтобы души кусок

В мире продолжил путь.

Еще рассвета первый робкий луч

Барахтается в бахроме небесной,

И лишь края оцепеневших туч

Вдруг вспыхивают теплотой телесной,

Еще дрожит застывшая листва,

А воздух неподвижностью опоен,

Еще черты прекрасны естества,

Не скрытые в глуби душевных штолен,

И сны на откровенья рубеже

Теряют смысл оборванного слова,

А сердце просыпается уже,

Чтоб замирать и возрождаться снова.

Над морем мгла пронзительно ясна,

И небосвод, разрезанный на доли,

Лишает время образов и сна

В своей обременительной юдоли.

Прозрачность струй все ярче, все сильней,

Но образы, рожденные привычкой,

Становятся отчаяньем теней,

Несовершенной прошлого отмычкой.

Все, что случилось, боле не умрет,

А утаившись, даст назавтра всходы,

И мгла над морем знает наперед

О бесконечье истинной свободы.

Крапленые карты вступали в игру,

А после опять тасовались.

Свои предсказанья давали гуру

И связи времен обрывались.

И битая карта была высока,

А бившую ждало причастье.

И жадно тянулась чужая рука,

Пытавшая ложное счастье.

И тот, кто не видел крапленности карт,

Был счастлив обещанной встрече.

И царствовал алчный убийства азарт

В тянувшийся царствие вечер.

Заполнил смыслом жизнь и загубил,

Ни днем, ни ночью нет ему прощенья.

Зачем бокал хрустальный обронил

Когда-то на пороге обращенья.

Зачем встревожил покаянье душ,

Зачем небрежно подобрал и бросил,

Зачем на фотографии ретушь,

К чему несостоявшаяся осень…

Кому нужны бумага без чернил,

Случайных посиделок угощенья…

Заполнил смыслом жизнь и загубил,

Ни днем, ни ночью нет ему прошенья.

Ребенок не верит,

что тоже состарится,

Он верит в судьбу и величие Бога,

Он твердо уверен,

что случай представится

И будет открыта в бессмертье дорога.

Вселенные мнутся

в неясностях прошлого,

Где время замкнуто в ушедшее разом,

Но хочется верить

в величье хорошего

И в наш бесконечный Космический Разум.

Все становилось на места.

Печаль стирала пыль с открытий.

В тетрадь вносились вновь с листа

Давно забытые событья.

Валялось старое письмо

И все цеплялось под ногами.

И становилось вдруг тесно,

Безбрежность мерилась шагами.

И искуситель лепетал

Соблазнов праведные речи,

И лист с деревьев облетал

И все кружился недалече…

Урок не выучен,

но все же удостоен.

Сомненьям место

огорожено и сжато.

Но восстает

воспоминание простое,

Как отрицание всего,

что было свято.

Небрежность прежнего мазка

почти изжита,

В шеренгу загнан нотный ряд

пустым аккордом,

И благость праздника,

что в воздухе разлита,

Победно реет над толпой

в волненье гордом.

Беспечный луч вспорхнул с убогих колоколен,

И почему-то

край небес скользит покато.

Урок не выучен,

но все же удостоен.

Сомненьям место

огорожено и сжато.

Он с небесами разговаривал,

То восторгаясь вслух, то плача.

Свои обиды выговаривал

И ставил новые задачи.

И не переставал надеяться

На безрассудную удачу,

С которою обязан встретиться,

Чтоб все сложилось вдруг иначе.

Молитвы называл он жизнею.

Жизнь незаметно проходила.

Усилия казались лишними,

И кровь в замерзших жилах стыла.

Охвачен чудесами книжными,

Спешил молитвою согреться,

И небеса

казались ближними,

И свет с них

лился прямо в сердце.

Белый ферзь

в окружении алых роз,

Черный ферзь в окруженье белых,

И мечты

отголоском далеких грез,

И незнанье шальных и смелых.

Мир разорван

на войны и на века,

Континенты, костры, народы,

Обернется

незримых времен река

Обретеньем чужой свободы.

Доброта

идеальна в развалах книг,

Но жестока в жизни реальной,

И стремится

старательный ученик

Разгадать ее злые тайны.

Но встречают

вопросами на вопрос,

Убивая шальных и смелых,

Белый ферзь

в окружении алых роз,

Черный ферзь в окруженье белых.

Огонь чарующей любви

В душе горит неумолимо,

Пусть головокруженье мнимо,

Но неминуем взрыв крови

В огне чарующей любви.

Огонь пылающей любви,

Откуда он? Зачем пылает?