Петр Красноперов - Золото соблазнов. Роман в стихах

А холмик выпуклый лобочный,
А нежной кожи аромат,
И сам ты весь такой «цветочек»,
Хоть женский шей тебе наряд».

«… Ну что ж, начну пожалуй с детства.
Все ждали дочь. Родился сын.
Отец торжествовал наследство.
Был рад, пожалуй, он один.
Я рос застенчивым ребенком,
Но в дни мистичные мои
Уже стучались властно тонко,
Инстинкты сонные любви.
Как будто сладостные иглы
Живот покалывали мой,
Я в упоительные игры
Любил играть с самим собой,
И помню ЗНАК что мне пророчил,
И навсегда и на потом:
Как глянул он, тот колокольчик,
Призывным ласковым птенцом
Из синих трусиков мальчишки,
Когда на корточки он сел…
Забыв раскиданные книжки
О как я на него глядел,
О сладкий стыд подобный краже,
Я одного тогда желал,
Чтоб у меня вот так же, так же
Мой колокольчик выпадал.
То было первое волненье,
А было мне, наверно пять,
Полуревнивое томленье,
Нельзя в те годы распознать.

Но ярче акварельной краски,
Вкусней подарков от гостей,
Меня заворожали сказки,
О превращениях людей,
В цветы, животных или вещи,
Я возбуждался, я дрожал.
Повествованья голос вещий,
Мне дивным счастьем угрожал.
Я в наших комнатах пустынных
Бесплотных духов ощущал,
Каких-то демонов незримых
Я под кроватями пугал.

Детсада зябкие застенки
Прогорклый запах нелюбви,
Я прятал голову в коленки,
Я нюхал запахи свои.
И напрягал украдкой тело.
Что б чуть из краника текло,
И чтоб на трусиках влажнело
Как бы нечаянно пятно.
А как хотел я стать девчонкой!
Блаженный, непонятный бред!
В тоске возвышенной и тонкой
Я запирался в туалет.
В солено сладком ожиданье
Родимых мне метаморфоз
Почти в молитвенном желанье
И напряженье полном слез,
Я заклинал предмет различий
Всей детской нежностью немой,
Чтоб стал он впадиной девичьей
Мальчишеский бутончик мой!
Но как ни ждал и ни томился
Меня он слушать не хотел,
Он лишь крупнее становился,
Приподнимался и твердел.
Смешно? мне кажется, что нет,
Я бы погиб от несвободы
Но сексуальный этот свет,
Живил мечтой мои невзгоды.
Тихоня, троечник, неряха,
Больное сонное житье,
Как в легкой паутине страха
мне детство видится мое.
И в этой несчастливой жизни
Окном, дыханием, весной,
Лучом непознанной отчизны
Была мне жизнь с самим собой.
А пионерские авралы,
Линеек красных суетня,
Все то лишь больше замыкало,
И средоточило меня.

Но как мучился, как бился
Когда я все-таки проник,
Когда я все-таки добился,
Опасных судорог своих,
Журчали тихо батареи,
Тянуло сквозняком вины,
В мою оставленность смотрели
Фрамуги ржавые весны.
Нет, не «наука страсти нежной»,
Глухой забор в мое судьбе,
Я гул влечения утешный
как бы размазал по себе.
Но как я люто ненавидел
За униженье, за снобизм,
Всю эту школьную обитель,
Полувоенный коммунизм.
Засунув ноги в радиатор,
Я об уроках забывал,
томленьем запахом накатом
Туман волшебный наплывал.

В своем мечтанье одиноком,
В садах болезненной тоски,
Я пред зеркальным гардеробом
Стал чаще замедлять шаги,
Где все потерянней и жальче
я сам себя не узнавал,
Где худенький красивый мальчик
меня все больше волновал,
Мы лишь в начале чуть стеснялись,
Когда ж пустел вечерний дом,
Мы друг пред другом обнажались
И прижимались животом,
Сливаясь бедрами плечами,
Я с ним ресницами играл,
Зеленоватой амальгаме,
Я душу нежно поверял,
Закрыв глаза, куда лечу я? —
Так было сказочно легко,
Вдыхать мне след от поцелуя,
Как губы бледные его:
«Мой маленький, тебе не грустно
меня в моем стекле любить,
Тереться, целовать, тянуться,
Не губ тепло, а холод пить,
Как остро, высоко, печально,
томится музыка любви,
Она безвинна и кристальна,
ее поют черты твои.
Тебя родную половинку,
Найду ли где я, чтоб обнять,
Поцеловать твою ложбинку,
Твой стебелек к губам прижать,
И эти смугленькие ноги,
Уснем – мы девочки с тобой,
Как мы хрупки, как одиноки,
Мой томный, милый, голубой.
Прогнись навстречу как наяда,
Сомкнись со мной в слезах игры,
Как пахнет мягкая помада,
Похищенная у сестры.
Пусть униженье, пусть обиды,
Чернорабочий горький пот —
Звезда соленая Киприды,
Мой нежный, над тобой встает.»

Но ниспадало напряженье,
Стекала млечная смола,
Я отходил без сожаленья
От запотевшего стекла.
Подросток трепетный и нервный,
Чего желать я лучше мог,
Я дымкой страсти эфемерной,
Кормился точно мотылек.
А остальное шло в усилья
На эту жизнь настроить слух,
И образов цветные крылья
Уже захватывали дух.
Неповоротливый на ласку
Угрюмой внешностью своей,
Внутри себя я строил сказку,
Все совершенней, все светлей.

Но жизнь тащила, слава Богу,
В реальность из больных квартир,
Душой и сердцем понемногу,
Я прорывался к людям в мир.
«Весна, весна на белом свете!»
И шапку с головы сорвать.
В громадном дедовском буфете,
Сверкают книги с буквой «ять»
Я открывал их, строг и светел,
Дыша их пылью вековой,
И строчка «СВЕТ ЕЕ ЗАМЕТИЛ»
Мерцала тайной роковой.
В кругу товарищей дворовых,
Где нес я прозвище « Кащей»,
В кругу насмешек их здоровых,
Кусачих яростных клещей,
Я лишь прочнее становился,
Я нежность слал ко всем чертям,
У них я с завистью учился
Сорвиголовым злым страстям,
Дрожал в испуге эскалатор
Взрывая сонную молву,
Спортивно хищные волчата
Мы брали приступом Москву.
Ах, я тогда не задавался
Коммуникабелен иль нет!
Я в мир летел, долбил, толкался
В преступном чаяньи побед.

Но НЕЧТО властно наплывало,
И сердце громыхало вниз,
И в кокон женский замыкало,
Бросало в милый онанизм,
Как от зажиточных соседей
вновь отходил я от друзей,
И лез во тьму энциклопедий
И медицинских словарей,
И в них «пороки» пил родные,
И выходил как в океан,
И длинный звук «Дисгармония»
Звучал как бездна, как орган.
Мне чужд был яростный и куцый
Друзей моих животный пыл,
Ведь в первом сне моих поллюций
Не девочка, а мальчик был.
Где мужество мое, где гордость,
Одним дыханьем теплых ног,
Ломая власть мою и твердость,
Он рабство сладкое зажег.
О первый сон! Позорный ордер,
Упасть, колени обхватить,
И в пойму медленную бедер
Глаза и губы погрузить.