Петр Красноперов - Золото соблазнов. Роман в стихах

Но луч из ПРАВИЛЬНОГО мира
Достиг меня, предстал судьбе,
И имя трепетное – Ира,
Я как звезду прижал к себе,
Что делать мне с той синей шубкой,
С горячим светом мягких глаз,
Широкоскулой, теплой, хрупкой,
Любуясь, радуясь, гордясь?
О, полноправное движенье
К свободе, к людям, насовсем,
Души живое проявленье
Не запрещенное никем.
Любить и тенью не коснуться,
Любить и слова не сказать,
И так возвышенно тянуться,
Тобою душу наполнять.
Как плотен синий воздух чувства,
Как сладок первый разговор,
Как отвратительно и чуждо,
Все, что имел я до сих пор.
Как будто я лишился тела,
Все этот свет девичий пью,
И я кричу – не ваше дело,
Пусть слышат все, что я люблю!

Но тело тайно возвращалось
Недоумением любви,
Снежинка чувства растворялась
В пахучем теплом бытии.

Октябрь. Сестренка в интернате.
И в отпуске отец и мать.
Лежу в огромной их кровати,
Лень раскладушкой громыхать.
Тепло под этим одеялом,
В окошке полная луна,
ее серебряным металлом
вся комната озарена.
Сегодня полночью прозренье,
Сегодня с горечью пойму,
Свою судьбу, свое влеченье,
И не откроюсь никому.
И повторю жестокий вывод,
себе открывшись как врачу,
И страсть живую уличу,
И поклянусь не дать ей выход.
И вспомню все, и тело друга,
И тщетно скрытый сладкий пыл,
Когда отчаянно и сухо,
Я учащенный пульс тушил.
И отведу насильно взоры,
И образ вызову другой,
Но облик девочки нагой,
Не даст той чувственной опоры.
В нем будет свет, душа, движенье,
И красоты небесный лед,
Но сладострастное теченье,
Увы, пред нею опадет.
И вот тогда я обнаружу
В самом себе вдруг так легко
Вторую, чувственную душу,
Что пьет земное молоко.
Пойму, что нет милее речи,
какой не подводи закон,
Чем те, мальчишеские плечи,
Чем тот, мальчишеский бутон.
Что чем сильней я отрекаюсь,
От той непрошенной любви,
Тем глубже, глубже вовлекаюсь
В ее плакучие струи.
Как в черной золотой купели
Под звездный свет, под лунный гул,
В бездонно пуховой постели
Я засыпал и не тонул,
И два цветка благоухали,
Два нежных пола предо мной,
Один был мальчик- знак печали,
Другой девичий – пах весной,
Светились, плавно затухали,
И каждый звал меня с собой.
Две плоти, два благоуханья,
Та сладостна, та солона,
Зачем на каждое дыханье
во мне настроена струна.
А звездный ветер слушал мессу,
Как инструмент меня держал,
И обрывал мужскую пьесу,
И пьесу женскую играл.

Прости возвышенная Ира,
Я бы хотел любить тебя,
Но мне не выбежать из мира,
Но мне, нельзя сломить себя.

Сон в зимнем лагере.

Костер трещит, и ельник дымный
так странно мне глаза слезит.
Прощай, прощай, наш лагерь зимний
Мир солнца, радостей, обид!
Синеют зимние дорожки,
Созвездья первые зажглись,
Уж развернул меха гармошки
Наш хромоногий баянист.
Прощальный бал, прощальный танец,
играем в «почту» допоздна.
А ночь исполненная таинств,
Прошла поземкой вдоль окна.
Наш дом бревенчатый и прочный
по окна занесенный в снег,
Наверно в этот час полночный
похож на маленький ковчег.
И мы в нем 20 человек.
13 лет – опасный возраст,
Глаза на девочек косят,
А клуб в бумажных лентах, звездах,
Ах, мы давно не детский сад.
И на смешном клочке бумажки
От общей взбалмошной тоски
Строчу записочки Наташке
Про то, да сё, про пустяки,
И жду ответ, и нет ответа,
И на рассыльного сержусь,
Он обижается на это:
«Я добросовестно тружусь!»
Шум, бег, хихиканье девчонок,
Записки, хлопанье дверей.
А скрип полуночных поземок
Вдоль наших окон все слышней.
В последний раз с тобой танцую
Наташа, словно бы рискую
Твою ладонь в своей сжимать.
Себя стыдиться, понимать,
Что так ущербен, что карманы
До бедер продраны у брюк.
Что часто в глупые туманы
Впадаю от своих же рук.
А серые глаза Наташи
В волшебной клубной духоте
Блестели, звали жить иначе,
О жесткой пели чистоте!
Но – время! Славкою – вожатым,
Бал остановлен. Быстро спать.
Нас разгоняют по палатам.
Кто колобродит? Марш в кровать!
…Мне веки сон смежал легонько,
Но я еще не засыпал,
Как дверь открылась вдруг тихонько,
И я рассыльного узнал.
Он мне протягивал записку.
Как? От Наташи? Вдруг? Сейчас?
Ты что? Но поклонившись низко
Он тихо за дверьми погас.
Давно спала палата наша.
Я глянул, что там на листе.
Письмо писала не Наташа.
Оно светилось в темноте!
И знаки языка чужого
Горели руку серебря,
Но понял я три сладких слова,
Три знака: Я люблю тебя!
И сила вдруг в меня дохнула,
Я всплыл с постели голубой,
Дверь точно ветром распахнуло
В пустынный коридор ночной.
Почти что не касаясь пола
Я шел беззвучно вдоль палат
На зов певучего глагола,
Шел как лунатик наугад.
Но мгла рассыпалась опала,
И вот мне комната предстала,
Свеченье голубых снегов,
И запах плоти и цветов.
И как под пологом прозрачным
Мерцаньем трепетным омыт
Предстал он мне на ложе брачном,
Свет, Божество, Гермафродит.
И синих глаз девичий стыд.
Смуглела золотая кожа:
Ко мне, ко мне! Я твой удел! —
И к теплому дыханью ложа
Я тихо-тихо полетел.
Он как бы вверх поплыл всем телом
В лучах томленья своего,
И на губах зашелестела
плоть шелковистая его,
Я ничего не видел краше,
Когда как мрак могучих гроз
как свет, как жизненную чашу
Он Лоно мне свое поднес.
И я упал лицом как в счастье,
Дыша предобморочно им,
в провал влагалища сладчайший,
С приросшим фаллосом мужским.
Как в самый эпицентр СЛИЯНИЙ,
Как в корень – Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ,
А грозы сытных содроганий,
Уже качали плоть мою.
…И долго, долго я дивился
Уставясь в темный потолок,
Кто это был? Кто мне приснился?
Но ничего понять не мог.

Муза

– Итак, построились по росту!
Начнем разминку. И, раз-два! —
Сквозь лет наносную коросту,
Ловлю, ловлю твои слова.
Гляжу почти благоговейно
Исполнить так как ты велишь,
У края гулкого бассейна,
Живая, сильная стоишь.
Я весь в твоей чудесной власти,
Пробежка, поворот, подскок,
Небесно голубой эластик,
Тугие линии облек.
И аромат созвучий пряных,
непостижимо светлый гнет,
И глаз, зеленоватых, странных,
почти что равнодушный лед.
Пред нашим злым несовершенством
стоишь с хронометром в руке,
Слилось девическое с женским
в твоем привольном голоске.
И веет яблочною силой
От рук, и розоватых щек,
И от волос головки милой
Резинкой стянутых в пучок.
В бассейне блики как стрекозки,
Ты дышишь нежно горячо,
Бретелек узкие полозки
Вонзились в мягкое плечо.
Еще не стала мне судьбою,
Но как блаженную беду
я смутно чую над тобою
Бессмертья строгую звезду.
И чувства нового рожденье,
Мне слышится в моей груди,
Ты майских гроз предупрежденье,
Ты голос утра- « выходи!»
Моих страстей ПРЕОБРАЖЕНЬЕ»
И пахнет садом ДЕВЯТИ.
Не прекращай, руководи
Мой тренер, мой руководитель,
Из душных комнат выводи,
Грядущих строф освободитель.
Я плотью чувствую своей-
Всего меня к ногам положишь
И своеволию страстей
каналы певчие проложишь,
И совершением любви,
Полней животного сращенья,
мне станут отзывы твои
В запретный час стихосложенья.
Грядешь в свободно синем звоне,
предтечей, музыкою сфер,
И в грозной маленькой ладони,
Стучит стальной секундомер.
Но ты не слишком поощряла,
Меня, но впрочем, иногда,
мое усердье отмечала,
Усмешкой глаз, усмешкой рта.
И я напрасно тратил пыл,
Для ободряющего слова,
в те дни твоим любимцем был,
какой-то хилый мальчик Лева.
Мы все смеялися над ним,
но он владел счастливым «блатом»,
Ты наклонялася над ним,
Так нежно, как над младшим братом.
О, нет, тебя я не любил!
Тот гул был слишком не по летам.
Как рыба воздух я ловил,
Едва лишь думалось об этом.
Едва глаза я отдавал
туманам чувственных мгновений —
Я еле сдерживал обвал
почти смертельных наслаждений.
– Прямее ноги! Выдох в воду!
Не забывайте, через нос! —
Взлетая к бисерному своду
сырое эхо понеслось.
– Не так, не так. – Присев на кафель.
– А так! Прямее локоток! —
Опять тебе я не потрафил,
Но этот нежный голосок,
но эта ласка снисхожденья,
твое, твое руковожденье,
вливает в нитки детских жил
Густую плазму звездных сил.
Почти у самых глаз моих
Дыханье ног твоих чудесных,
Все десять пальчиков нагих,
все десять ноготков прелестных.
Я глажу взором мимолетным
Их беззащитность их молчок,
И между пятым и четвертым,
Купальный втянут ремешок.
И мне почти не вероятно,
Что ты близка как никогда,
– Да, – я твержу! – Мне все понятно.
О темных корточек беда!
Ты женщина или богиня,
или бутон в котором свет,
Живая теплая святыня,
Вишнево яблоневый свет.
И там где таинством вселенной
мерцает девичья звезда
куда от ласковых коленок
Втекают линии стыда,
Где кожу нежно золотую
стянули трусики твои,
Я сердцем падающим чую,
Взрывную проволоку любви.
Тугую проволоку страсти!
Вот кто всего меня возьмет!
И обоймет мои две власти,
И все застенки разметет.