Бахтиёр Ирмухамедов - Избранные стихотворения. Том III

И я до конца отведенных мне дней,
Пегаса и Музу храня от камней,
Тебя непрестанно клянусь воспевать,
В сонеты и песни вводя исполать.

Поэтому, Маша, царица моя,
Возрадуйся, что на планете Земля
Есть русский по духу певец-азиат,
Которому чужд роковой шариат.

Ты – мегазвезда мирового масштаба,
Я – скромный поэт, неизвестный пока,
Однако рифмую довольно не слабо
Во имя того, чтобы пела строка.
Здесь каждая нота рождается болью,
Октавы берутся на той высоте,
Где потчуют раны и перцем и солью,
Где муки плодятся в капризной мечте.
Слагаются песни по принципу стона
Из выкрика сердца и воя души,
Как будто курсистка достигла притона,
Не зная, что это приют анаши.
Сонеты стремятся проникнуть в сонаты,
Баллады пытаются литься из фуг,
Симфонии сами снимают орнаты,
Имея в поэзии множество слуг.
И все подчиняется воле единой —
Ничто не выходит за рамки лучей,
Которые ты производишь в гостиной
Посредством улыбки, волос и очей.

Когда мое проверенное семя
Взрастит в тебе наследника небес,
Увидишь ты совсем иное время —
Эпоху светлых и благих чудес.
Он станет провозвестником полетов
И возвышения людских сердец.
Земля избавится от минометов,
И мирным станет в обществе свинец.
Исчезнут все политики на свете,
Солдаты разойдутся по домам;
Во Всепланетном Сапиенс Совете
Весомым будет голос твой, Марьям.
И ты меня еще сильней полюбишь,
Гордясь за сына и его дела.
Случится это, если приголубишь
Меня сейчас под все колокола.
Мой конь готов. Я вдену ногу в стремя,
Как только ты подашь мне нужный знак,
И прилечу мгновенно, чтобы семя
Взрастить в тебе во имя общих благ.

Когда я сдохну под забором
В какой-нибудь гнилой канаве,
Но не покрыв себя позором,
Стремясь к богатству, власти, славе,
Ты прослезишься ли, Мария,
Узнав об этом во Флориде?
Иль для тебя, как атрезия,
Я буду вечно в апатриде?
Хотел бы я, чтоб ты вздохнула
Хотя бы просто для фасона:
Ведь у лирического мула
Уже не будет ни аксона.
Никто тебе не выдаст звучно
Мелодий страстного интима.
А если выдаст, то докучно,
Не будет стоить и сантима.
Зачем тебе такое ржанье,
Где мысли тешатся запором?
Ты лучше мне даруй вниманье,
Пока не сдох я под забором.

Я не ревнивый, нет, нисколько —
Ты вправе, Машенька, любить
Кого угодно в мире, только
Не забывай и мне служить
Источником для вдохновенья,
Мой укрепляя каждый слог,
Чтобы и я самозабвенно
Тебе служить всем сердцем мог.
Всё на земле настолько шатко,
Что удивляешься порой,
Как умудряется палатка
Стоять при шторме под горой.
В твоих краях сильны торнадо,
Они на несколько минут
Соединяют землю с адом
И шумно реквием поют.
Нигде не встретишь постоянства —
Ни под водой, ни в небесах,
Ни даже в деле мессианства,
Ни на магнитных полюсах.
Вот почему я не ревнивый —
Открыта мне Вселенной суть.
Но ты меня и в день счастливый
Ни на секунду не забудь.

Я буду ждать тебя, Мария,
На перекрестке океанов,
Там, где Атлантика ныряет
Во глубину Индийских вод,
Где не нужна акваметрия,
Где нет наземных истуканов
И где душа моя роняет
Свою мечту на небосвод.

Приди в наряде первозданном,
Меня ни капли не смущаясь,
Открой объятие навстречу
Как дорогому визави
И, блеском взора богоданным
Ко мне сердечно обращаясь,
В моей душе узри предтечу
Никем не познанной любви.

Пускай бушуют ураганы,
И волны пенятся могуче,
И целый мир восстанет против,
Что сочетали мы уста,
Я возведу для нас курганы,
Чтобы понятно было тучам,
Что наша жизнь, захороводив,
Начнется с чистого листа.

В твоей Америке, наверно, хорошо,
Но меркантильны там и небо, и каменья,
Не подойдешь там к ближнему с душой,
Чтобы не вызвать недоразуменья.

Там все живут американскою мечтой
И бегают за долларом остервенело,
Забыв, что есть услада наготой,
Когда любовью возвышают тело.

Добилась ты всего, чего хотел отец,
Но, видимо, тебе чего-то не хватало,
И ты решила было под венец,
Однако вышло смазанным начало.

Теперь ты Григору доверила свои
Божественные прелести ласкать и холить.
Но есть ли в этом капелька любви,
Которая способна обезволить?

Мне кажется сейчас, что сумасбродства нет
Ни в действиях твоих, ни в чувствах, ни в желаньях.
Тебе по нраву временно атлет,
Он будет просто жить в воспоминаньях.

Но неизбывны грезы о большой любви,
Чтоб навсегда связать судьбу с неповторимым:
Не изменить наследие в крови
В его могуществе неоспоримом.

И здесь уже играют против всех и вся
Твои заслуженные звездность и богатство,
Тебе самой неловкости неся,
Избраннику пророча ренегатство.

Я понимаю, что твой выбор не велик,
Ты будешь доминировать в любом раскладе.
Мне хочется, чтоб твой небесный лик
Не оказался где-нибудь на складе.

Надежда у меня всего одна теперь —
Чтоб на тебя нашло благое озаренье
И чтобы мне твоя открылась дверь,
И я в твое вошел бы измеренье.

Ты высоко, и я тебе не ровня.
Ты далеко, и я не доберусь.
Все в этом мире глупо и условно,
И это все меня бросает в грусть.

Ты высока, а я не столь высокий.
Ты далека, нам близость не грозит.
С тобой семья. Мой жребий одинокий
Вниз по наклонной плоскости скользит.

Ты на устах у всех, а мне забвенье
На лбу поставило свою печать.
Ты для меня святое вдохновенье,
Я для тебя ни облако, ни падь.

Казалось бы, мы разные планеты,
И невозможен вовсе наш союз,
Но я пишу без устали сонеты
Во имя призрачных любовных уз.

Бывает невозможное возможным,
Бывает, конь и трепетная лань
Одну телегу тянут в бездорожье,
Не допуская меж собою брань.

И нам никто не запрещает вместе
Встречать рассветы в тихом шалаше
И жить сто лет в любви, а лучше двести,
И опровергнуть этим все клише.

Ты только брось, Мария, клич,
И я рвану в Манхэттен-Бич,
И припаду к твоим коленям,
И буду долго умолять
Не прогонять меня к оленям,
А даровать мне благодать.

Я приготовлю длинный спич
О том, как ты Манхэттен-Бич
Своим украсила вселеньем,
И как российским городам
И прочим маленьким селеньям
Сей факт был в боль не по ладам.