Александр Карпов - Вверх по реке Оккервиль

Рассказ Помяловского «Поречане» (1863) является, пожалуй, единственным произведением русской литературы XIX столетия, специально посвященным Малой Охте. Любовно называя свою малую родину «дивным уголком земли», он, местами довольно хлестко, с присущим ему саркастическим юмором, описал местные нравы и обычаи. В центре рассказа – частная жизнь малоохтинского столяра Ивана Огородникова. Подступая с разных сторон к «страницам» его биографии, Помяловский дал яркие зарисовки прошлого и настоящего Охтинских пригородных поселений, связанных с корабельным делом. Он отметил присутствие здесь в прежние годы большого количества старообрядцев; обрисовал внешний вид «Поречны», в которой было «только три каменных дома, остальные все деревянные, и среди деревянных не более десятка двухэтажных». Весело и убедительно, используя меткие фразы, он рассказал о жестоких кулачных боях на льду зимней Невы, весьма «нетрезвой» атмосфере престольного храмового праздника и своеобразной семейной жизни охтян, с фактическим равноправием женщин и мужчин.

Современная улица Помяловского, названная в честь выдающегося писателя-охтинца, идет от набережной Невы к Новочеркасскому проспекту, в начале которого сохранился комплекс кирпичных казарм Новочеркасского 145-го пехотного полка, построенных в 1880-х гг. Незадолго до революции (осенью 1915 г.) в них «отбывал» воинскую службу поэт Игорь Северянин, будучи зачисленным в 1-й пехотный запасной батальон. Для популярного автора «Ананасов в шампанском» армейский быт был невыносимо тяжел. В стихотворении, начинающемся строками «На Охте гнилой, в казарме каменной…», он писал:

Соседом Игоря Северянина по солдатским нарам оказался молодой поэт (а впоследствии писатель) Леонид Борисов. Много лет спустя он вспоминал ночные беседы с будущим «королем поэтов». Борисов просил дать ему совет как начинающему литератору. Северянин сказал: «Начинают не поэты, а стихотворцы, то есть люди, которые всего лишь умеют рифмовать… Поэт начинающим не бывает, он берет сразу, как лошадь, с места, и пишет – как взял, так и пошел, вот как человек с тяжелой ношей». Борисов вспоминал, что Северянин разъяснил ему свой метод стихосложения: «А пишу я стихи без всяких черновиков – как выпелось, так и хорошо. Если стихи исправлять, будут уже второй и третий раз другие, новые стихи, не те, что были до этого…». «А вы их вынашиваете, обдумываете?» – спросил Борисов. «Нет, не вынашиваю, я не женщина – я поэт, меня что-то вдруг осенило, и я слушаю диктовку тайны…» – отвечал Северянин. «Всю жизнь буду писать о мечте, о грезах, о красивой жизни <���…> Я сотворяю свою, другую реальность…» – говорил он Борисову, когда они курили вдвоем на лестничной площадке казармы.

Революционные события 1917 г. резко изменили жизнь Охты. Из полупровинциального пригорода она начала превращаться в промышленный район, а в послевоенное время, с рубежа 1950-х–1960-х годов, стала местом массового жилищного строительства. Переходный период формирования нового («позднесоветского») облика бывших окраин застал Иосиф Бродский, отразивший свои юношеские впечатления в известном стихотворении «От окраины к центру» (1962). В первых двух строфах Бродский, не задавая какой-либо философской или литературно-игровой линии, рисует свой образ невско-охтинских берегов:

В одной из бесед с культурологом и музыковедом Соломоном Волковым Иосиф Бродский рассказал, что основой стихотворения стали его пешеходные прогулки через Малую Охту к общежитию Ленинградского университета (ул. Стахановцев, 17), где он ждал девушку, которой был тогда романтически увлечен. Бродский заметил: «…мое детство предрасположило меня к острому восприятию индустриального пейзажа. Я помню ощущение этого огромного пространства, открытого, заполненного какими-то не очень значительными, но все же торчащими сооружениями <���…> трубы, все эти только еще начинающиеся новостройки, зрелище Охтинского химкомбината. Вся эта поэтика нового времени…». Длинные путешествия через городские предместья привели Бродского к парадоксальной, но удивительно глубокой мысли: «и вдруг я понял, что окраина – это начало мира, а не его конец.<���…> уходя на окраину, ты отдаляешься от всего на свете и выходишь в настоящий мир».

Попробуем и мы, отчасти следуя за строками и мыслями великого поэта, «пробежать Малой Охтой» к берегам Оккервиля [8] Сюжетно-художественная и биографическая связь Малой Охты и Оккервиля с российской литературой отнюдь не ограничивается примерами, приведенными выше. Следует, в частности, упомянуть стихотворение Юрия Колкера «Уткина дача, ночь» (1995) из его сборника «Ветилуя», а также известный рассказ Татьяны Толстой «Река Оккервиль», впервые опубликованный в 1985 г. в журнале «Аврора». Берега реки в ее рассказе затейливо обустраиваются и меняют свой облик в фантазиях главного героя Симеонова. Стоит заметить, что одним из прообразов главной героини (пожилой певицы Веры Васильевны) стала Анна Ахматова (см. подробнее: Богданова О. В., Богданова Е.А . «Она была мечтой поэта…»: рассказ Татьяны Толстой «Река Оккервиль». СПб., 2015). , чтобы встретить вновь таинственные волны вдохновения, которые мягче воды, тоньше воздуха и прозрачней высокого неба, открывающегося пред нашим взором на охтинских перекрестках поэзии и прозы, прошлого, настоящего и будущего…

В публикуемых далее подборках наших стихов нет какого-либо стилистического, программного или интонационного единства. И даже многие отдельные стихотворения нельзя уверенно отнести к тому или иному жанру: они зачастую синкретичны и внутренне свободны от рамок «формата» старых и новых художественных направлений. Пожалуй, одним из объединяющих нас подходов является стремление к твердым рифмам (при очевидном разнообразии фонетической и метрической структуры) – следование «заповеди» В. Маяковского о том, что «без рифмы стих рассыплется». Общим, несомненно, является и активное «перерастание» стихов в тексты песен, изначально задуманное или выявившееся в процессе создания поэтических строк, «захотевших» связать себя стройной мелодикой и ритмизацией. Впрочем, если у А. Черемисина это, прежде всего, песни-подражания, вдохновленные конкретными образцами, то у А. Долгополова это вполне самостоятельные произведения, готовые к исполнению на эстрадной сцене. Надеюсь, что читатель сможет и во многих моих стихах уловить музыкальную напевность. Но, пожалуй, различий в наших «литературных опытах» значительно больше, чем сходств. Не претендуя на профессиональный филологический анализ, все же следует кратко остановиться на наиболее характерных чертах стихотворной «деятельности» каждого из нас.