Александр Новиков - Стихи. Песни

Ах, как на балконе белый голубь ворковал,
Белый, будто снег, выпал на окно.
Если бы он вправду письма раздавал,
Перепало б мне тоже хоть одно.

Мелочи, пустяк, пару легких строчек,
Он принес мне, если бы хотел.
Просто забирать письма он не хочет,
Просто от кого-то улетел.

Как я верю этой птице, что в чужом дворе
Пары не найти, хоть светлым-светло.
И придется воротиться с грустью на крыле,
И в сердцах потом биться о стекло.

А телефон молчит, говорить не хочет —
Все слова он знает наперед.
Ах, лучше не звонок, лучше пару строчек —
Голубь полетает и найдет.

Не уколет грудь бумаге острие пера,
Мысли, будто птиц, ветром унесло.
И уснет – тобою брошен тоже до утра —
На столе листок, белый, как крыло.

Адрес выводить – с памятью возиться.
Ждать неделю, если повезет…
Ах, лучше не в конверт, лучше – в ноги птице.
Голубь не обманет, принесет.

Завтра будет все не так.
Завтра в землю грянет дождь.
Завтра ты уедешь, улетишь, уйдешь.

А сегодня мы с тобой,
Птицу-Лето ухватив,
Жарко обнимаясь, попадем под объектив.

Белый пароход и синее море —
Пляжный фотограф, снимай скорей! —
Вот она в смешном головном уборе,
Ветреная чайка души моей.

Завтра будет свет не мил.
Выбросит на берег грусть.
Завтра я в тебя в который раз влюблюсь.

А сегодня бьюсь об мол
И шепчу тебе листвой,
И считаю чаек у тебя над головой.

Белый пароход и синее море —
Пляжный фотограф, снимай скорей! —
Вот она в смешном головном уборе,
Ветреная чайка души моей.

Завтра потеряет блеск
Самый белый пароход.
Завтра летний глянец с мира упадет.

А сегодня жмет на спуск,
Не обременен ничем,
Суетный фотограф с обезьянкой на плече.

Белый пароход…
Пляжный фотограф…
Вот она в смешном…
Ветреная чайка…

У ночного клуба
Блядь, а не голуба
На крыльце.
И у этой бляди
Всплаканные пряди
На лице.
Кручены-верчёны
Под одежды черны,
Чтобы, – глядь, —
Проходили мимо —
Надо же как мило —
Блядь.

А она мне – крошка,
На соломках-ножках
В бантиках-губах
Зябится у входа
Слева от народа,
Вкуривая страх.
Ждет чего-то нервно,
И подруге стервной
Станет врать,
Что концы здесь рубит.
И его не любит.
Потому и – блядь.

Мы с тобой давно простились,
Кто куда запропастились,
С кем – не ведай, не гадай.

Память нас на фотках сирых
Пропечатала красивых.
Бог нам встретиться не дай.

Ситчик манкий, хрупкий, тонкий
На фигуристой девчонке,
Время, тленью не предай!

Коль по шейке по лебяжьей
Складка ляжет – не промажет,
Бог нам встретиться не дай.

В белом омуте простынном
На остылом, под постылым
Клятву молча оправдай.

Облилась слезами свечка,
Носит правая колечко.
Бог нам встретиться не дай.

На кудряшливость височков
Время целит белой строчкой.
Стой, прошу, не увядай!

Ты ли замужем, за мужем?
А глаза – две мокрых лужи.
Бог нам встретиться не дай.

В душной камере спросонок
Ключ мерещится в засовах —
Выходи иль выбредай!

Не венчались, так на кой нам
Пастор с лязгом колокольным?
Бог нам встретиться не дай.

В коридорном стылом гуле
Нежных слов разбитый улей
По куплетам раскидай.

И на первом стыке рельсов
Хрусталем об пол разбейся…
Бог нам встретиться не дай.

Под сургучный глупый оттиск
Наши контуры и опись,
Память, в бездну не кидай.

Пусть мы так, в давнишней паре:
Ты, и мальчик – на гитаре.
Бог нам встретиться не дай.

Я опять полночный пленник
Вязну в щупальцах сирени —
Шестиструнная, страдай!

Далеки, как солнца пятна,
Вдруг слова твои понятны:
«Бог нам встретиться не дай…».

Куда ни бреду я – всё против шерсти,
Движения супротив.
И в каждом звуке, и в каждом жесте —
Кому-нибудь на пути.
И купол небес, запрокинув донце,
Мне спину дождями бьет
За то, что под ним волоку я солнце
С заката на восход.

Я – бурлак.
Я на лямке у баржи расхристанной – как на поводу.
Я – бурлак.
Где под крик, где под кнут, где под выстрелы – так и бреду.
Лямка моя, ты мне невеста, и епитимья, и флаг!
Горько мне в ней, одиноко и тесно, но я – бурлак.

И шепчет мне лямка: «Держи меня, милый,
Не гневайся и прости
За то, что твои отнимаю силы
И плечи тру до кости».
И там, где земле расступиться впору,
Мне ноги камнями рвет
За то, что свой крест волоку я в гору,
А не наоборот.

Был вечер тот не по-земному ласков,
А имя состояло из трех букв.
Она была красивой синеглазкой,
И я ее не выпускал из рук.

Был я куражной славой избалован,
Влюбиться мог и сгинуть на бегу,
И кувыркался чувствами, как клоун,
В азарте на курортном берегу.

Где волны с гребешком белее мела
Кидались в ноги и хлестались в мол.
Она мне тихо из-под мышки пела,
И целый мир улегся и умолк.

И был счастливый я и полупьяный,
И в лен волос ее заныривал рукой,
И ночь окуривали сладкие кальяны
Красивой синеглазенькой такой.

Вечер грустен и без песен вышел как обряд:
Светел, нем и свят – как крест на рясе.
Я бельмом в глазу ночного фонаря
Поторчу и двинусь восвояси.

По памяти, повдоль неонных знаков —
Под пестрой их водой мой путь так одинаков —
На те же улицы гребу, на те же переулки.
Я в Екатеринбу…
В Екатеринбу…
В Екатеринбурге.

Увязался, не отгонишь, пес-мотив простой,
Громыхает цепь стихотворений.
Первая же встречная мне девочка, постой,
Грех не наломать тебе сирени.

Года мои – в горсти изломанные ветки.
Сирень, меня прости, я только что из клетки.
Кричи, закусывай губу, ведь я приписан в урки!
В Екатеринбу…
В Екатеринбу…
В Екатеринбурге.

И погост, и дом казенный, и церковный звон —
Вот они, бок о бок неизменно.
Вечный Плен с Трезвоном Вечным сменит Вечный Сон —
Прав Есенин: все мы в мире тленны.