Александр Новиков - Стихи. Песни

Поздно бунтоваться —
Век давил испуг.
Голь и гром оваций —
Дело наших рук.

Ах, вы сони-вари —
Круглища румян,
Тьмой бесполых тварей
Век наш обуян.

Сверху – кнут без меры.
Снизу – сплошь гробы.
Крестит поп без веры
Толоконьи лбы.

Потому, простите,
Каюсь, виноват.
Потому крестите
Нас в ядреный мат.

Выпейте с поэтом,
Чтоб вовек веков
Помнило об этом
Племя мужиков.

Гитара спорила до хрипоты
С невозмутимою шарманкой:
«Как можешь ты, как можешь ты
Одно и то ж до поздноты,
И в ясный день, и спозаранку?»

Терзался струнами потертый гриф,
Шарманка сонно отвечала.
Но иссякал ее мотив,
На полуслове прекратив,
И начиналось все сначала.

Я играю, я играю,
По чужим дворам шагаю,
Наша музыка – «шарман».

Жучка, шляпа вниз тульею —
Мы живем одной семьею,
Право-слово, не обман.

При свечах или при звездах
Звуки легкие, как воздух,
Слух ласкают и парят.

Для глухих, немых, незрячих
Верно служит старый ящик
Много, много лет подряд.

Я играю, я играю,
Не хвалю и не ругаю,
Мой хозяин мил-хорош.

Как бы ручку ни крутил он,
Отвечаю я мотивом —
Мы поем одно и то ж.

А продаст меня другому,
Хоть плохому, хоть какому,
Как наскучившую кладь —

В ту же стойку встанет жучка,
Так же в руку ляжет ручка,
И начнется все опять.

Мой хозяин звезд не схватит,
Но зато за это платят,
И врагов не наживешь.

А вот твой – поэт ретивый —
Ищет новые мотивы —
Так и сгинет ни за грош.

Я играю, я играю,
Восемь нот перебираю.
Скажут: «Смолкни!..» – Я молчу.

А твоим певцам-страдальцам
Рубят головы и пальцы.
А я ручку, знай, кручу.

А я ручку, знай, кручу.
А я ручку, знай, кручу…

Мир звенел победным маршем
И цветные видел сны.
Ей хотелось быть постарше
Аж на целых две весны.

Ну а мне – как на картинке —
Перекрасить мир в свое,
И податься к той блондинке,
И с порога взять ее.

А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару – ту, что быть должна.
А над ним – бумажный змей, он не настоящий,
Потому что змею в небе пара не нужна.

А потом под звуки ночи
От блондинки брел к другой —
Ее юбки – всех короче —
Мне маячили ногой.

Все духи в одном флаконе,
Мир окрестный беленя,
Оживали на балконе
И спадали на меня.

А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару, облетает свет.
А над ним – бумажный змей, он не настоящий,
И поэтому для змея пары в небе нет.

Летний дождь сбивает звуки
И смывает, как слеза.
Расцепились наши руки,
И упали в пол глаза.

Доиграла, как пластинка,
И оставила клише
Эта самая блондинка
Белым перышком в душе.

А в небе белый голубок, перышком парящий,
Ищет пару, ищет пару на лихой петле.
А над ним – бумажный змей, он не настоящий,
Потому что настоящий тот, что на земле.

Мы играем в городской роман
С белокудрой лахудрой.
У нее скрипмя скрипит диван,
И будильник душу режет утром.
Бросить бы – не больно-то роман заманчив, —
Но что-то есть в них, в этих кукольных кудрях. Шаркает, пиликает под ребрами шарманщик.
Сладко так пиликает внутрях.

Врет пластинка, перепачкана в вине,
Нерв последний надрывая.
И пальто мое, распятое в стене,
Ищет вешалка другая.
Голосом прокуренным погода ропщет,
Но хлопнуть дверью не поднимется рука.
Брось ее!.. Но жизнь ее растопчет.
Или в рог согнет наверняка.

Мы играем в городской роман
Так азартно и несладко.
И шарманщиков под ребрами шалман
Голосит, хрипит, вопит на все повадки.
Милая, орет будильник, уходить бы нужно.
Но миг побудь еще глуха, раздета и слепа…
Да выгонят тебя с постылой службы.
Сквозь очередь не даст шмыгнуть толпа.

Аэропорт переполнен,
И в суете бесполезной слепа,
Очередь ходит, как волны,
И нас разделяет друг с другом толпа.
А женщина просто красива,
Просто кого-то пришла провожать.
К ней так и тянет нечистая сила,
Но мне уезжать. Мне уезжать.

Что толку в прощании длинном,
Раз поцелуй не слетает с руки.
Взвоют по-бабьи турбины,
И промахнутся амуры-стрелки.
И все же на профиле этом
Взгляд невозможно не удержать.
Но я невольник, невольник билета.
И мне уезжать. Мне уезжать.

В раз первый и он же последний
Состроим смешные улыбки легко.
Ни слухов вокруг нет, ни сплетни,
И нет удивленья, конечно, ни в ком.
Но зеркальцем синим освечен,
Я стану в дороге себя ублажать.
А больше прикаяться нечем.
И мне уезжать. Мне уезжать.

Она улыбается в такт.
А мне так жалко,
Что снова колеса мои завертятся.
Красивая, просто так, горожанка
С глазами из синего зеркальца.

Ударит полночь, но не спится,
И не идет на ум строка.
Но раз не выпало влюбиться,
Есть пара слов, наверняка.

Их ангел с музой в танце нежном
В пустой нетронутой тиши
Произнесут легко-небрежно,
А ты пиши, давай, пиши!

Я знаю – женщина услышит
Два эти слова в тишине.
Сейчас перо их ей напишет,
Но этих слов так мало мне.

А вдруг откроет правду память —
А в ней я, кажется, грешил.
Грехи в два слова не исправить,
А потому, давай, пиши!

А этой женщине не спится,
Но знать того мне не дано
Как горько в пол слезам катиться
Через ресницы перед сном.

И ангел с музой, бедолаги,
Как копья взяв карандаши,
Кричат и скачут по бумаге:
– Давай, пиши! Давай, пиши!..

Как самой милой девочке
Цветов не подарил —
Цветы… Какие мелочи —
Ты голубем парил.
Как самой милой девочке
Крылом не вытер слез,
А ветер дрогнул веточкой,
Взмахнул да и унес.

Состав вздохнет и тихо тронет,
Устало визгнут тормоза,
И на задымленном перроне
Твоя останется слеза.

А впрочем – капля непогоды,
Из глаз слетевшая мельком,
Где два «прощай» – слова-уроды —
Согнули шеи под гудком.

И через миг слоны-подошвы
Ее растопчут по пыли.
Ну вот и все. Хандра о прошлом
Уже не встанет из земли.