Геннадий Болтунов - Да будет светлою печаль. Любовная лирика

Оценили. Суки знают: парень рук не распускает.
Но, однажды по весне
слышу, говорят друг дружке
симпатичные подружки:
он не прост, – сам на уме.

И задумался. – Ведь бред.
Руки вытащил на свет.
Не решив, куда их деть,
сделал взмах.
Пора лететь.

Ощущение, что приближается
то ли вечная тьма, то ли хлад,
изнывает, по-нашему мается,
весь в иголках, сгоревший закат.
Колет сердце, от этого жарко,
только вида не подаю.

Выжить надо, – любимую жалко.
Выживаю, как песню пою.

Еду в прошлое, – всех уверяет,
но торопится не спеша,
на перронах билеты теряет,
на судьбу свою грустно греша.

Возвращается вновь собираться,
возвышает себя до высочества,
убеждая, что глупо теряться
в центре буйного одиночества.

Порывы ветра пылью заклубили,
и волосы покрыли сединой…
Мы, с ветром в голове, другими были?.. —
Такими ж и остались, зря не ной.

И что с того, что сорок миновало
с тех дней, когда дипломы вручены, —
такие ж мы, хотя и лет немало,
однако в этом нашей нет вины.

Мы снова вместе и пусть после встречи
вновь с кем-то не увидеться года,
сегодня каждый, как тогда
беспечен,
сегодня каждый молод, как тогда!

Сегодня снова отчества забыты,
на время быт в сторонку отбежал,
сегодня все равны и нет элиты,
и даже память,
надо же – свежа.

***
Земля в осенней дымке невесома,
Безоблачен огромный небосвод.
Да разве можно оставаться дома,
когда у птиц в разгаре перелёт?

Бескрайни выси светло-голубые.
Берёзы светит золотая прядь.
Чудесней нет родной моей России.

И ничего прекрасней не сыскать,
чем это, на исходе, бабье лето,
когда печаль светла и высока,
когда земля ещё теплом прогрета
настолько, что возносит в облака.

Легчайшие. Да облака ли это?
Безоблачен огромный небосвод.
Куда тебя несёт моя планета,
удачен ли твой будет перелёт?

Свежий ветер ледяной
налетел внезапно.
Светит нежной белизной
свет черёмухи хмельной
в розовых накрапах.

Утро холодит лицо,
разгоняя дрёму:
только вышел на крыльцо —
за спиной замкнул кольцо
лепестковый омут.

Сделаешь невольный вдох
и – ожог дыханье,
сразу кругом голова,
лишь колышется листва
где-то в мирозданье.

Остались какие пути?
До солнца – попробуй дойди.
До сердца? – но эта дорога
почти что до самого бога.
Глеб Горбовский

Моя любовь, что солнышко была. —
Сияла.
Жаль, что жалила, не грела.
Гуляла в поднебесье, как хотела:
всходила, заходила…
Не зашла
однажды, как я ни сверлил окно.
Теперь мне днём,
и днём с огнём темно.

Возможно, что его и не было.
Да нет, кто верует – им было.
Вот радуга пришла – в полнеба
и полпланеты осенила.

Обман оптический, не более?
Как быть? —
Тобою только болен я.

Показалось, если ты уйдёшь, —
над планетой покачнётся небо,
полыхнёт огонь, начнётся дождь,
да такой, какой вовеки не был.

Звёздочкой мелькнула, обожгла.
Только от ожога шрам остался.
И ушла. Но, странные дела,
даже небосвод не покачался.

Только лишь в душе колокола
бьются в споре вечном —
ты была?

Берег озера.
Вечер обманный.
В переливах небесных вода.
С героиней былого романа
сам не знаю, как выплыл сюда.

Всё она про беду лепетала,
не свою, но чужую беду.
И светила звезда вполнакала,
где Луна облака полоскала
оголившись у всех на виду.

Пел «Разлуку» на дачах динамик,
но слова были в песне глухи,
лишь пытались встревать
между нами,
будто рифма встревает в стихи.

Была постыла погода стылая,
за поясницу схватила с тыла и
так скрутила – не распрямиться.
Прощайте, милые,
привет – больница.

В сиделках снилась погодка ясная,
душа дымилась, вся опоясана
словами близких,
на удалении.
Иссякли риски, при выпрямлении,
при распрямлении
в пояснице.
Пришло стремление
тебе присниться.

Бледная беглая тень,
сонное бормотание.
Белым по синему день
вышит на стёклах цветами.
Там, за стеною, мороз,
звёзды полночные плачут.
Лижет ладонь мою пёс,
тычется носом горячим.

Лёд к охлаждению лба.
Реют миражно стрекозы.
По дому бродит судьба,
держит не веник, но розы.

У изголовья кладёт,
вазу водицею полнит.
Больше никто не зайдёт.
Больше никто и не вспомнит.

Медовый пряник испеку
и в гости позову.
Что ещё надо, старику? —
Времён шитьё – по шву.

Сам белу скатерть расстелю, поставлю самовар.
Не буду говорить: люблю, —
стар для любви я, стар.

Живу, что в гавань кораблю,
у времени в горсти.
Прости за то,
что не люблю,
тебя любя.
Прости.

Живое небо по ночам являет
нам призрак звёзд,
которых
не бывает.

Но зрелище небес необычайное
явление нисколько не случайное.

Можно срезав цветы подарить,
и в красивую вазу
озарив интерьер, поместить
вдалеке от окна.
«Всё равно отцветут», —
промолчать оправдания фразу. —
Эта фраза печали, по сути своей, неверна.

Всё равно отцветут. – Вроде точно,
но только отчасти.
Отцветут вне корней,
и семян не дадут никогда,
то есть деток.
Непрочно
стеклянное пьяное счастье.
Счастье, рядом с которым
незримо гуляет беда.

А ведь ты была права.
Захотелось мне покоя,
привыкаю забывать сам себя и всё такое.

Вот уже, никак вчера, позабыл,
что ветер светел,
вспомнил вечер у костра
поутру, под скрипы ветел
но полсотни лет спустя.

Стал, как малое дитя
сочинять, что годы были,
но успели полинять.
То, что вместе подзабыли,
тщетно порознь вспоминать.

В забытьи, а не из лени
стал вытягивать слова,
словно чурки из поленниц,
под названием дрова.