Вадим Бесов - Я выбираю. Роман. Книга четвертая

Корректировать книгу старался
Я ему, чтобы шёл по пути,
Он же сам от себя накрутил,
Без моих поручений издался
И книжонку свою напечатал.
Человечка помочь я сосватал.

Наш издатель тот мной специально
Был приставлен за всем проследить
И научен, что как говорить.
Наше братство всё делает тайно,
Не почуял писатель подвоха,
Жаль, закончил, конечно же, плохо.
Своей книгой стада растревожить
Так хотел тот несчастный поэт,
Людям дать и надежду, и свет
И любовь на планете умножить.
Разбудить не получится стадо —
Наше братство для света преграда».

На Адама нахлынули мысли,
Он со злобой припомнил тот час,
Для поэта концовку припас,
Как кровавые тучи нависли
(Со стаканом стоял и не пил),
А поэта он просто убил…

Нет, не сам, не руками, конечно,
Он боялся испачкать пиджак.
Обустроил всё именно так:
Исполнителя хают пусть вечно,
Всю вину он с себя перекинул,
Посторонних к убийству придвинул.

Весь тираж уничтожили книги
С тем издателем, что предавал,
Пачки ловко в костёр подавал
Этот деятель страшной интриги.
Получил серебра от Адама —
Так прекрасно разыграна драма.

Тот издатель, попозже, свихнулся,
Пару книг он оставил себе
И рассказывал людям везде,
Что поэт с того света вернулся.
Экземпляра те два он размножил
И народ этим текстом тревожил.
Порешали беднягу окутать —
Навсегда он пристроен в дурдом,
И болвану тому поделом!
Карты все умудрился он спутать,
Вне себя был Адам от досады,
Ждал напрасно от боссов награды.

Текст из книги расползся по свету,
На словах разносился в умах,
И Адам в беготне и трудах
Всё способствовал книги запрету,
Искажал он и лгал неуёмно —
Сумма трат оказалась огромна.

Всё без толку, поток не иссякнет,
И в уме книга каждом людском
В сердце ярко горит огоньком
И в минуту печали поддакнет.
Этот страшный Адама провал
Всю карьеру ему подорвал.

Раздражённо стакан он поставил,
Не отпив ни глотка, ни чуть-чуть.
Эту прошлую мерзкую жуть
Он, глаза закрывая, представил:
«Этот деятель, ну, что с завода,
От него у меня непогода.

Он похож, чёрт возьми, на поэта:
Тот же трезвый внимательный взгляд,
И глаза тем же светом горят,
И уверенность, как у атлета.
Эти двое, директор с поэтом,
Помешались каким-то там светом».
Понимал всё Адам, очевидно,
Что директор вот так не уступит
И Адам копья-стрелы затупит.
Но бояться его не солидно,
Непонятна людская природа,
Неясна мне такая порода.

Напролом не получится биться,
Эти лягут за дело хоть все,
На миру у них гибель в красе.
С ними будем иначе трудиться,
Эти люди – со нравом могучим,
Да и в гневе мы точно получим.

Делать будем спокойно, умело.
В голове у Адама есть план.
«Создадим им красивый капкан,
В мозг дадим инородное тело,
Силу духа деньгами разложим
И в сердца жадность ловко уложим.

Пережрут пусть спокойно друг друга,
Мы устроим войну против всех
И завод заберём без помех,
А директор нам будет прислуга.
Мы руками чужими воюем,
Результат той войны предсказуем».

Был Адам агрессивно настроен,
За поэта он Фёдору мстил,
Прошлый долг он тогда не закрыл.
Ум Адама с тех пор неспокоен.
Делу мести всецело отдался,
Взять реванш в этот раз собирался.
Вот и дело ему подвернулось,
Заскучал по экстриму Адам.
«Ох, сейчас я им перцу задам!»
Всё нутро богатея проснулось,
Как спортсмен, возбудился на старте,
Потирать начал руки в азарте.

«Перед боссами выступлю чётко,
Может, будет по рангу подъём.
И рабочих с завода прижмём,
А директору вырвется глотка.
Своего управленца поставим,
Наши песни исполнить заставим.

Разработаю план наступленья,
Как захватывать будем завод,
Как в мозгах у людей хоровод
Мы завертим до их отупенья.
Братство даст мне «добро» на победу,
На завод я хозяином въеду»…

Он сидел, как шальной, на кровати:
Снова сон растревожил его,
Много лет не смотрел ничего,
А сегодня кошмар так некстати.
Всё из прошлого снились картины,
Подсознанья тревожа глубины.

Началось это после убийства.
В эту ночь сразу снился поэт,
Весь светился его силуэт,
Говорил, что конец кровопийства,
Он с улыбкой смотрел на Адама,
Говорил о строительстве храма.

И без злобы, спокойно и чисто
Предлагал поменять всё и вся,
В жизнь Адама любовь принося,
Улыбался глазами лучисто.
«Ты запутался, друг мой Адам,
Путь другой, коль захочешь, я дам.

Всё не сложно, пойми, мой приятель,
Просто правду к себе подпусти,
Душу дай ей свою вознести,
И ты сразу любви получатель.
Так придёт от Творца поощренье,
Будет очень приятным прощенье.

Будешь чувствовать рядом дыханье,
Бог не бросит тебя никогда.
Только правдой живи ты всегда,
Он оценит любого старанье.
Выходи ты из тьмы беспросветной,
Сделай это мечтою заветной.

Отдавай благодать людям сразу,
Не копи, не накопится впрок,
Жадность ведь не от Бога порок.
Изгоняй ты гордыни заразу
И не трусь все богатства оставить,
Ведь не поздно ещё всё исправить.

Там, где я, это всё только тяжесть.
Не взлетишь ты от веса всего,
Здесь не купишь ты, брат, никого,
Налегке испытаешь лишь радость.
Тут оценят другие заслуги,
Будем вместе, мы Божии слуги».

Уходил он потом так неспешно
И рукой, оглянувшись, махал,
Будто встречу ещё намекал.
И Адам просыпался, конечно,
Вытиралась полночи им влага,
Весь в поту и кошмаре бедняга.

Это длилось период немалый,
Года три иль четыре всё шло,
А потом как-то резко прошло.
Стал он спать, как пожарник бывалый,
Но теперь не давала покоя
Книга автора честного кроя.

Шла по людям, умы просветляя,
Становился сильнее народ,
Здравомыслия был уж черёд,
И от гнёта рабов тем спасая.
Это в планы никак не входило,
Не предвидел Адам эту силу.
Наяву начинались кошмары,
И из братства угрозы пошли:
«Ты смотри, чтоб стада не ушли.
Избежать не получится кары,
Нужно как-то менять настроенья,
Исключи ты людские волненья».

Всё же способ нашёлся подлейший,
Обмануть всех Адам так решил:
Свою руку ко лжи приложил,
Был подлог сформирован чистейший.
Он засел за работу запоем:
«Мы мозги всем активно промоем».

Книгу автора взял за болванку,
К ней пристроил свои он труды,
Описал много всякой беды
И всю суть повернул наизнанку.
Получился жестокий гибрид,
Но приличный снаружи был вид.