Вадим Чарномский - Рыжая любовь

Прикосновенья губ нечаянны,
Как женской нежности призыв,
Цепочка кратеров песчаных —
Следы промчавшейся грозы…

Гроза не здесь, а в Запорожье:
Молчит ваш номер, ищут вас.
Звонок! «Мой муж… О, матерь Божья!..»
И дрожь зелёно-рыжих глаз…

Всплывают голубые жилки
На бледно-розовых руках,
Но поцелуем сладко-пылким
Растерзан ужас на устах.

Надрыв извергнувшихся паник
Растаял, воздух свеж и юн,
Седое солнце томно манит
В зелёный стон примятых дюн.

Парит протяжно страсти птица,
Мерцают волны впереди,
И вечный вечер встречи снится,
И ночь, распятая в кредит…

Я когда-то уйду – мы когда-нибудь все умираем,
Если ты от забот и от совести станешь чиста:
Постели мне себя, в аккурат между адом и раем,
Поцелуем укрой онемевшие в скорби уста!

Занавесь мой полог голубыми ресницами неба,
Зарисуй мою боль на холсте кистью стёршихся струн,
Мне не надо скупых уверений, что молод я – мне бы,
Лишь в глаза заглянуть наяву – и я счастлив и юн!

Я когда-то уйду… седовласо взмахну гривой ржавой,
Распоясавшись всласть, усмехнувшись, кивну головой,
И признаюсь тебе, что под Киевом, и под Варшавой
Ты отыщешь легко мой наследственный герб родовой.

Пусть рассыпется дождь, без зазрения зол и заносчив,
Поперхнётся печаль, заболит неожиданно грудь,
Ветер, гулко глумясь, пронесётся в сентябрьской роще —
Это я прилетел напоследок в глаза заглянуть…

Мой корабль ушёл, не приписанный к нужному порту,
Взять бы галс на маяк, но я молча судьбу созерцал,
Подымалась волна, и лупила ритмично по борту —
Это наши с тобой в исступлении бились сердца!..

Фатальность чувств, неясность представлений,
Взметённые в душе простуженной,
Волнуют грудь, как холодок весенний
Прохладой солнечной жемчужины.

Растаял преданности лёд до срока
С заиндевевшей коркой ранее,
И вновь от сладострастного порока
Царит измен благоухание.

Помады след на галстуке, как орден, —
Всё снова повторилось в точности:
Свиданье. Дрожь в коленках. Завтрак. Полдень.
И вихрь мимоз из рук цветочницы…

Мокрый февраль перед мартом заискивал:
Таял и плыл под холодным дождём.
Стали бы мы по-весеннему близкими,
Только по-прежнему августа ждём.

Пусть начинает зима горько всхлипывать,
Злиться, бродить по тропинкам лесным,
Я заварю тебе чай с цветом липовым
И позову в край прибрежной весны!

Там в вожделении радостно корчатся
Бризом омытые сосны в лесу.
В хвойный приют для любовного творчества,
Если захочешь, тебя унесу!

Страстных мгновений безумное таинство
Тает в глазах, призывающих вдаль,
Но продолжает в бессилии каяться
Хмурый от слёз одинокий февраль…

Ловлю губами трепетно вуаль —
Флёр расплескавшихся ошибок.
Жаль прошлого и будущего жаль,
Пусть даже боль потерь фальшива…

Сроднясь с обыденностью, впопыхах
Хочу дотронуться руками,
И с дрожью ощутить в своих руках
Ваш пульс, волнуясь вместе с вами,

Очнуться, оглянуться и прозреть
От вежливых рукопожатий, —
Не ждать, не жаловаться, не жалеть,
А ваше сердце ублажать бы!..

Ненавижу тебя! И ты знаешь, за что ненавижу:
За фальшивую спесь, за кокетливый пафос страстей,
За надуманность сцен, от которых всё ниже и ниже
Опускаюсь во тьму навсегда, что, быть может, страшней!

За надменную речь, за тщету элегических песен,
За рассыпанный ворох причуд и блудливую лесть,
За нежданную весть, что я стал тебе не интересен,
За фатальную встречу, скорее, – за то, что ты есть…

Легкосуетность дней обижает вдвойне, но – за дело!..
И опять я болею тобой в «без пятнадцати пять»…
Мне писать и мечтать, притворяться и жить надоело,
Но как всё-таки жаль, в одночасье тебя потерять…

В тот месяц, пасмурный и серый,
Ты мной насытилась вполне,
И томик «сонного» Бодлера
Пылился грустно на окне…

В мгновеньях памяти победных
Туманят разум допоздна
Сплетенье пальцев тонких, бледных,
И ног чумная белизна,

Разящий взор с рожденья дикий,
Как дань языческой душе,
И запах спелой земляники,
Под вечер съеденной уже,

Волненье утолённой жажды
Из уст, что сладостно болят,
И случай, выпавший однажды:
Пятнадцать дней с тобой подряд!..

Под нежный шелестящий шёпот,
Под барабанный ветер злой
Истлел тридцатилетний опыт
Моей супружеской золой.

Дрожит в ночи рука мужская,
Сродни измученным рабам,
И миро девственно ласкает,
Струясь по чувственным губам.

Когда созреют абрикосы,
Когда тоска сожжёт вдвойне,
Твой профиль солнечно-курносый
Я нарисую на стене,

И золотых волос кипенье —
Наградой к чёрным кружевам,
Как символ клятвопреступленья,
Судьбой подаренного нам!..

Пылит июнь… в душе тоска сосущая,
В тени толстеет барбарисов куст,
От солнца жалюзи опущены,
Полдневный двор, как будто ночью, пуст,

В песке стоят раскрашенные «клоуны»,
Девчонки кукол поучают вслух,
А с веток, словно с век сцелованный,
Парит, качаясь, тополиный пух,

Струится сонно меж домов распаренных
Плывущим маревом тягучий зной,
Трава пожухлая в подпалинах,
Сирень ржавеет возле мостовой…

Всё ждёт его – заоблачного идола,
Беззвучно поклоняется дождю!..
Судьба, спасибо, что не выдала —
Я, как дождя, единственную жду!

Все девять с половиной дней
Струилась власть
Глаз зацелованных огней
Губами всласть!

Чертили тени на стене
Штрихи к судьбе,
Сплетались души – ты во мне,
А я – в тебе!..

Всплеск эндорфина, как сюрприз,
В затылок бил
Надсадным криком, словно из
Последних сил.

Все девять с половиной дней
Рычал прибой,
Пьянил брутальный взлёт бровей
И запах твой…