Светлана Королева - Луч Светы. Журнал. Выпуск 5. Декабрь

– Я был актером и был режиссером, – услышал Вася всхлипывающий голос человека, но не мог разглядеть его лица. – И я бросил это занятие, потому что помимо таланта актера – нужен талант руководителя, а это не каждому…

– Дай мне про Балабанова договорить! – поэт в бейсболке был багровым, и волосы, вспотевшие от долгого спора, смешно завивались, как блестящие, железные стружки…

Вася вспомнил, как Балабанов плакал на одной из телепередач, куда его пригласили. Перед этим была показана последняя картина режиссера. И по традиции – слово автору предоставлялось в самом конце. Все это время он не имел права голоса. Ругательства же и похвалы сплетались в один огромный клубок, и ведущий с улыбкой Мефистофеля уже занес клюшку, чтобы нанести удар по клубку, удар – по Балабанову. И вот режиссер, сидевший все это время тихо и скромно, начал оправдываться. И была произнесена фраза: «Многие сюжеты и образы я брал из детства. В этих картинах – моя жизнь.» А губы дрожали, как ягнята с золотой шерстью – потому что за хлевом бродит наглый серый волк и стучит зубами. Балабанов – плакал. И главное – все его фильмы о себе. Он снимал, как хотел. До самой смерти.

– Он ушел на темную сторону! – вырвалось у Бейсболочника.

– Почему он не с нами… Он бы мог, он бы еще… – это Вася опять услышал совсем рядом.

Кто говорил? Может, бывший актер-режиссер?

Потом Вася узнал, что фамилия поэта-ненавистника, кому не давал покоя гений Балабанова – была до ужаса нелепая. Нелепая в том плане, что носить такую не стыдно, если пишешь действительно талантливые стихи.

– Его фамилия Цветаев, – сказал Петя Щебетов.

– Псевдоним? – спросил Вася.

– А вот я не уверен…

Когда закончился перерыв, и поэты, как ленивые пчелы, потянулись в свой улей – вдогонку к мыслям о Балабанове Вася вспомнил певца Юрия Лозу, который некрасиво себя повел на той передаче. Даже если это была инсценировка, и все знали, что сейчас Лоза, автор популярной песни «Плот», встанет и выйдет из зала – все равно нет ему прощения. Негодование Лозы было по поводу того, что режиссер Балабанов взял одну из лучших песен певца, и в то время, как она звучала, на экране происходило черт-те что, извращение какое-то… При этом глаза Лозы раздулись и начали походить на чудовищ: Вася представил, что сейчас они вылетят из орбит и вопьются своими зубками в искреннее доброе бородатое лицо Балабанова.

Васе поступок Лозы казался смешным и ничтожным.

Лозе уже изрядно пропах нафталином, порадовался бы, что о нем вообще вспомнили, вытащили на свет Божий. Будь счастлив Лоза, что твой хит попал в саундтрек к фильму талантливого петербургского режиссера. А тебя и видели-то последний раз на экране, в какой-то передаче на канале «Россия», где ты в импровизированной парилке среди прочих пронафталиненных сидел. И вот сидел этот Лоза и байки травил. На голове полотенце, голое тело, завернутое в простыню. Наверное, и тазик где-то припрятан. И такое негодование у Васи вызвал этот поступок хорошего в общем-то певца – что он даже вслух выразился на этот счет. А его мама в этот момент сказала что-то не в тему, что-то такое:

– Какой у Балабанова неопрятный вид. Волосы грязные. Мог бы помыться перед съемками.

Бедная мама. Она думала и переживала о своем – на тему чистоты и опрятности, что если позвали тебя на 1-й канал, надо обязательно выглядеть хорошо, к тому же ей, наверное, как и Лозе, было непонятно, зачем показывать на экране, как насилуют женщину бутылкой.

Вася пожалел, что у поэтов не заступился за Балабанова, что позволил Цветаеву поливать грязью человека, которого уже давно нет на земле, но в фильмах которого есть то настоящее, живой дух, который чувствуешь, когда склоняешься над цветами или когда читаешь талантливую прозу, и понимаешь, что писатель связал из слов свитер, в котором тепло и удобно, и пусть у него сложная вязка – но не в этом ведь дело.

Вот обо всем об этом Вася думал, возвращаясь после перерыва к поэтам в теплую комнату. И он жалел, жаждал, предвкушал, что на все темы, которые его волнуют, а его родителям не очень понятны, не близки, не жизненно необходимы – Вася теперь сможет общаться в среде себе подобных.

Дай Бог, чтобы Цветаевых было меньше, и нашлись те, кто видит в фильмах Балабанова отзвук, отражение всемирного творческого света, который падает не на всех и светит – не на каждого. Если лучик такой упал на тебя – ты счастливый человек. Те, кто сидят в тени – дуются и брюзжат, потому что про них никто не говорит, как они талантливы. Они – способные, профессионально подкованные. Но им остается только критиковать таких, как Балабанов. И все.

Или демонстративно выбегать во время съемки из зала, оставив после себя шлейф недоумения.

Вася не знал, с чего начать…

– Иди сюда!

Вася еще не отошел от читки, а тут новое потрясение: рука с длинными пальцами, перстни на которых блестели, как короны фей, поманила его, и Вася послушно пошел за женщиной-кошкой, поплелся, не зная зачем – как за чарующим запахом только что испеченного хлеба.

Они остановились в комнате, где раньше жила прислуга, а теперь висела только верхняя одежда поэтов. Пикантность ситуации была явной. Васе стало неловко, что ему надо что-то делать, а он боится, а красивая женская фигура перед ним требует действий. Или – не требует, как быть?

– Я с Петей Щебетовым пришел.

– Да уж знаю. Он мне все уши пропел.

– Да?

В этом вопросе Вася выразил все свое восхищение – и тем, что Петя такой молодец, заботливый друг, и что он, Вася, скромный и честно не ожидал, и что она, та, что стоит перед ним – такая, что закачаешься.

Не зря мы здесь, думал Вася. А то, что у девушки очень стройное тело и взгляд ее горит особенным огнем, который все бывалые мужчины, испытанные в боях любовники, распознают сразу – это прямой призыв к действию.

Вася не знал, с чего начать. Не понимал, что нужно говорить в таких случаях. Ему было страшно и сладко от того, что сейчас может произойти. Стремительность происходящего шла вразрез с Васиными представлениями о том, как завязываются отношения между мужчиной и женщиной. Вася не дарил девушке цветов, не водил её в театр, не провожал до дома – и, тем не менее, оказался с этой девушкой наедине. Ситуация, прямо скажем, пикантная. Вася еще сомневался в истинности своих предположений, но когда в руках еврейки появился ключ, похожий на клюв птенца – Вася понял, что не ошибся: клюв уверенно вошел в гнездо замка, так что дверь теперь охраняла их от вторжения посторонних.

– Молчи. Я все сделаю сама.

А Вася и не хотел говорить. Видно, какой-то печатью девственника он был отмечен. Только мысль: «У меня нет резинового изделия!» сверлила перфоратором в его кудрявой голове. А еврейка надвигалась, как туман. Вася застыл, как столб. Потом их глаза встретились. Вася навсегда запомнил взгляд женщины, помешанной на сексе.