Мария Протасова - Соло в два голоса

В царстве подстреленных птиц и несбывшихся снов
Там, где у прошлого нет над влюбленными власти
В доме из вздохов, нечаянных взглядов и слов
Там проживает мое невозможное счастье

Учит святых, оставляя следы на воде
Пляшет с чертями и в сны мои входит без стука
Где же живет мое счастье? Да, в общем – нигде
В том-то и штука, о, Господи, в том-то и штука.

Шли трое по темной аллее
Лишь кошкам и Богу видны
Их лица казались бледнее
Под пристальным взглядом луны

Поклажу несли за плечами
Добычу, а может улов
Молчали, молчали, молчали —
Как будто бежали от слов

Шли, будто бы зная дорогу
По множеству тайных примет
Вот там – за пригорком, по логу —
И ближе на тысячу лет

Смотрели не влево, не вправо
А только на небо и за
Вдали города и заставы
Светились как волчьи глаза

Над ними как флаг развевался
Созвездий мерцающий пар
И каждый из них назывался
Гаспар, Мельхиор, Балтасар
Годами не ели, не спали
Брели, не сминая травы
И млечную книгу читали
На тайных наречьях волхвы

На лицах их трескалась кожа
От странной жары в январе
И ждал их не царь, не вельможа —
Младенец на скотном дворе

Архангел тропою надмирной
К Нему обещал провести
Хоть золото, ладан и смирну
Они потеряли в пути

Их руки и щеки белели
Луне равнодушной в ответ…
Шли трое по темной аллее
Из черного мира – на Свет

По лестницам чутким как лист
Слонялось бездомное лето
И дул «эвридику» флейтист
По скверному радио где-то

Недаром из кожи он лез —
Давил на лады и на жалость
Чтоб музыка с чистых небес
В чадящую бездну спускалась

Туда, где ни пифий, ни фей
Ни сказок с финалом счастливым
Куда если сходит Орфей
То разве с похмелья – за пивом

Где спиртом бодяжат беду
И песни слагают из крика
Где жизни иной, чем в аду
Не хочет сама Эвридика

Где солнце – как смертный обол —
Не слаще чугунного люка
Где тащится время как вол
Под светлую музыку Глюка

Мы были – так когда-то скажут —
Наивнее, чем месяц март
Писали чушь сердечной сажей
В блокнотах и на крышках парт

Мы были щедрыми на зависть
К любой чужой строке – живой
И в души нам стихи врезались
Как птицы в окна головой

Мы были, не были – не важно
Кровава павших листьев лесть
Над белой осенью бумажной
В стране, где мы навечно – есть.

Оно придет – едва глаза закрою,
Ордой золотоносной, свежей кровью,
Расплачется, как Пушкин при дворе.
Оно войдёт, и будет мрак рассеян,
Пусть над землей в петле парит Есенин,
Листая снег с гравюрами Доре.

Оно придет, хоть будет снова – всуе
И, начерно весь белый свет рисуя,
С листком случайным сядет у окна
И забубнит, высокий лоб наморща…
Тогда и всеми брошенная роща
Поймёт, что наконец-то не одна.

Оно придет – сквозь души и сквозь двери,
Я правда в это верую – не верю,
Как в Баха и прогулки по Москве.
Оно как Воскресение настанет,
И от его прекрасных очертаний
Забрезжит вечность в смертной голове.

Всё движется, все кружится, бежит
Шатается под нашими ногами
Пестрит хвостами, крыльями, рогами
Свистит, поёт, безмолвствует, дрожит

Всё умирает, оживает вновь
Всё падает, меж звездами мерцает
Гремит костями, латами бряцает
Кровь бередит и проливает кровь

Всё повторяется, всё блещет новизной
Всё обещает, нарушает клятвы
То напролом идет, то на попятный
То вьюгой обернётся, то весной

То пепелит себя в сердечном жаре
То мерзнет посреди словесных льдин…
Жизнь для того, кто любит и любим
Беспечна,
Будто девочка на шаре
Нелепа,
Будто девочка на шаре
Прекрасна,
Будто девочка на шаре —
На шаре, на котором мы – летим…

Оглушённая счастьем
Словно пыльным мешком
Я плюю на ненастье
И гуляю пешком

Я свищу без запинки
Потакая плащу
И иду по Ордынке
И немного грущу

То скребу каблуками
Как корвет на мели
То их больно втыкаю
Прямо в сердце земли

И по лужам фигачу
И ору как в лесу
Будто птицу-удачу
Под рубашкой несу

Улететь, развеваться
Как вода на ветру!
Мне всегда будет двадцать
Никогда не умру

Вместе мы были бы морем,
А так – просто соль и вода.
Глупое золото моем
В волнах, где дышит звезда

Вместе мы стали бы счастьем,
А так – пустота до небес.
Гром разбирает на части
Берег, и воздух, и лес.

Вместе мы были бы – былью,
А так – только ложь и блажь.
Скука кудрявой пылью
Лезет на абордаж

Пусть даже у Бога горем
Напившимся из горсти,
Но морем мы были бы – морем.
А будем никем. Прости.

Нетрезвый ветер шел, сбивая крыши
На жестяные вывески брюзжа
Часов соборных скаредные мыши
Полуночного ждали дележа

Луна скрывала оборот медали
От каждого – будь Ганс он или Жан
И тени сторожей напоминали
Уютные кошмары горожан

А тот, в ком злые звуки рыли норы
Один от лба не отнимал руки
И превращались в ноты кредиторы
Безропотные, будто должники

И становились музыкой поклоны
Униженные просьбы, глупый быт
Вонючие чернила за полкроны
Вливались в фугу, забывая стыд

«Ах, дети! Ах, безмозглые вельможи!
Ах, чертова бутылочка вина!»
Но лез мотив, как волосы из кожи
Сшелушивая с лысин времена
Ещё! Ещё! Пиши! Гони галопом!
Увешай стременами нотный стан!
Пусть кресла льнут к великосветским жопам
Но ветер оседлает Иоганн!..

«Откройте окна! Да пошире – душно!
Будь проклята бездушная страна!»…
И длится ночь, и жизнь ему послушна
И музыка, и ветер, и луна.

Изгиб реки, поселок, пристань
Копеечная старина
Здесь за последние лет триста
Не изменилось ни хрена

По вторникам завозят водку
По воскресеньям ходят в храм
И жизнь здесь кажется короткой
Одним столичным докторам