Александр Шкуратов - Проникновение. Сборник стихов

Кто ищет, – вынужден блуждать…

Желания в себе храним, таим,
и тем себя мы гробим.
А Нежелания свои,
Порой, ведём в коллапс слепых, порочных дней.
Таим в себе желанный вкус
предчувствий истины глотка.
И в пустоцветии цветка
нектар напрасно ждём.
Огнём пугаем порох в глубине души,
своих эмоций звонкие гроши меняем на шиши.
Таим в себе рождение греха
иль может быть росток победы.
Но вместо яств – отвара лебеды глотнув,
поморщишься слегка,
скривится морда,
и убивай тогда следы каких-то скороходов
осколком ржавого меча.
А пятки жжёт свеча желаний,
страданье жаждет упований.
Солёный привкус нашей крови
нам хмурит брови,
бьёт в виски.
Зажав в тиски, Что больно,
ведём себя спокойно и достойно.
Сжимаем горло радостному крику,
кромсаем крылья будущим полётам,
хотя, подобно звездочётам,
тайком подписываем в Книгу Жизни
название придуманной звезды.
Мы рвём себе узды своими ж
беспокойными руками
и бьём себя пинками.
Зато таим, молчим, храним
до непредвиденных времён
своих Имён.
А Что таим?
И Что храним?
Течёт Тяжёлая Вода.
Её никто не остановит никогда.

Парад ночей
беззвучно марширует
по шаткой плоскости
уснувшего сознанья…
А звёзды неба
с четырёх сторон
и плачут и смеются.
ОН поднял тело
над мерцаньем мира,
ОН опустил его
в бушующий вулкан,
ОН разрезает Млечный Путь
на нимбы
и принуждает вечно жить
в сознании ночи.
Отдай мне Дух,
верни мне смертность, —
Бессмертье траура полно,
Оно мне слишком вечно.
Умножить ночь на ночь, —
в итоге:
получишь два печальных и бездонных гла́за.
Разделишь ночь на ночь, —
получишь в полночь трещину в груди,
а грудь не закрывай, —
пусть птицы прилетают
и Там живут…
Корми их теплотой своей души.
Не спи, когда все спят,
не поддавайся компромиссам тела.
Пусть тело спит, а ты не спи. —
Слетай на родину души.
А пепел из змеиных шкур
вытряхивать не надо.
Ступи на них ногой, —
и облако взлетит
без смысла
и без назначенья…
Знай,
что Ночь скрывает Всё,
всё то,
чего и Нету,
а если есть,
то никогда никто
об Этом не узнает…
Ночь усыпляет Жизнь,
и прячет Стыд
во благо Красоты.

Огромный Чёрный Инструмент
тяжёл и стар,
нестроен и расстроен.
Ночное сочинение —
Больно́е откровение
свершалось в клавишном бреду.
Немой портретный комплемент
встречал рождённую Беду.
Она змеёй ползла
из всех щелей столетнего рояля…
И чёрный, мутный лак,
и чья-то тень лица,
и чьи-то руки без конца
сгребают наземь горсти клавиш…
Как будто,
именно, вот так,
на свет пускают мертвецов
без матерей
и без отцов.
Их жить вовеки не заставишь
молитвой нотного листа,
ценой надгробного креста.

Ужасный мир, —
ужасные сердца, —
Прекрасное попутали с деньгами,
Величье – с властью,
Честь – с врагами
а Лик Святой —
с бесстыжестью лица.

Ужасный мир, уродство плодоносит.
не страшен Ад кромешный
живущим на земле в «раю».
Дрожат за свою шкуру должностную
и славицу двурогому поют.
А кто у Бога неустанно просит,
то тем, кто просит – вечно не дают.

Ужасный мир, —
зловонная помойка…
Кто превратил его
в покой для идиотов?
Кто отобрал у слабого
последний кусок хлеба?
Кто строит инкубаторы
для новых душеглотов?
Кто метко в грудь стреляет
беззащитному?
Кто бесам право дал
на «Небо?!»

Ужасный мир деньгою лихорадит,
знобит от жадности,
трясёт от страха…
Но видно, лишь Господь
и его Плаха
устроит Суд земным божка́м
под звуки мощного Небесного Органа.
Под звуки Баха…
Иоганна…

Вот бегут за мной следы
моей памяти.
Они все в огромный след
собираются
и пугают, что со мной
рассчитаются:
«Неужель, Хозяин, нас
вы оставите?
Помнишь,
втаптывал ты в грязь
нас, раздавливал.
Ты бросал нас за спиной,
не оглядываясь.
По неведомым путям
рвался, радуясь,
даже стон своих следов
не улавливал».
Может быть мои следы
пропечатают
бесконечным тиражом
в строки ровные.
Если рифмой не простой
зарифмованы,
значит пошлостью навек
опечатают.
Я искомканную жизнь
рвал маршрутами.
И смеялся надо мной
некий праведник.
Я воздвигну из следов
людям памятник,
из оставленных следов,
ставших грудами.

Пустота. Пустота. Пустота.
Как ты мерзка
и прекрасна.
Как умело
ты отводишь мои руки
от навалившихся,
неотложных дел.

Пустота. Пустота. Пустота.
Ты существуешь
со звоном в ушах
и с бессмысленным взглядом
в кривой потолок.
Замурованным криком
заполняется вакуум.
Взгляд Пустоглазия.

Пустота. Пустота. Пустота.
Ощущение
бессмысленности тела.
Белыми страницами —
Прошлое.
Ни че́м не влекущее Будущее.
ЛишьТепло́ под одеялом
располагает к Ве́чности.

Пустота, разинув бездонную пасть,
неумолимо движется мне навстречу.
И я, покорившись,
скрываюсь в ней,
и закрываю глаза́ без надежды на Утро.
В Пустоте никто не спасёт.
Та́м – пусто.

И пусть за боль моих дорог
Отдачи нет.
Пусть в паутине
восемь букв фамилии моей.
И пусть я́ —
обладатель я́щика в столе,
в котором,
как в темнице,
гаснут тысячи огней.
Они,
рождённые светить,
познали склеп,
бронь стен,
и страх теней,
подсвеченных свечой
в руке младенца,
не увидевшего Света.
И пусть двуногие пегасы
с многотиражной гонореей,
с задравшей гордо головой,
меня не замечают,
в о́бщем,
где́-то,
но я замечу их строкой,
строкой
«какого-т там поэта».