Сергей Берсенев - Муравейник

Два человека, две гитары…
Причём тогда
много-
этажный дом?
И от Москвы до Сыктывкара,
как до экватора пешком!

Судьба богата на сюрпризы:
то – ветра жди,
то – собирайся в путь!
Гораздо легче по карнизу
идти и «рыбкой» не нырнуть!

И смерть в обличии «Камаза»
торопится
на полпути настичь.
Ты должен ей и ты обязан
до встречи истину постичь!

Ведь каждый
к случаю причастен,
но, Боже дай —
не как его объект!
Всё может рухнуть в одночасье,
что строилось на сотни лет!

Петух электронный настойчив,
его попурри, как набат.
Раскрылись бутонами очи.
А сон был о форте Байярд…
Я выполз на свет из тоннеля
беспомощный, словно дитя,
в чужом, размагниченном теле,
тревожась, что это – не я.

О, ангел! Разбросаны кудри
Творца вдохновеньем в этюд,
и ласковое «С добрым утром!» —
одно из свершившихся чуд.
Любимая женщина – ты ли?
Но завтрак уже на столе…
Горячие чувства остыли,
а следом – и чай, и омлет.

Романтика вдруг отступает,
когда входит барином быт…
Прощанье, улыбка скупая,
и день календарный…
убит!
Риторика транспортной давки
кроит по шаблону мозги.
Судачат о грязном прилавке,
что в почках нароет УЗИ…

До «Южки», где рынок известный
расставил капканы свои —
получасовая поездка,
которая прибыль сулит.
Там я среди разного сброда
(и в том же числе москвичей)
рабом исполняю работу,
порой аккуратней, ловчей,
чем рифмы суммирую в пару,
чем строфики кладку веду…
Ну, кто наградил меня «даром» —
поймать и «прошляпить» звезду?

Законные «восемь» тягучи,
как время —
известия ждать.
Они ни любить не научат,
ни думать, ни сеять, ни жать.
Они превращаются в «десять»,
коль кто-нибудь палец согнёт.
Они превращаются в месяц,
они превращаются в год!

Поэт —
не мышиного цвета!
Я вижу рекламную топь!
Богатство – всего лишь конфета,
в которой начинкою – кровь!
Ах, сколько же ценных бумажек
в руках я бесстрастно держал!
Иные —
украдкой в кармашек,
дразня провиденья кинжал!

Однажды чтоб не оступиться,
да в топи не сгинуть вовек,
мечтаю пленённою птицей
о небе, но я – человек!
Супруга, потомки, квартира…
Так просто расстаться с мечтой!
И я разрываюсь меж лирой
и вынужденной маятой!

От рынка, как сказано выше,
до дома – автобус, метро…
Я к вечеру выстиран, выжат
и тряпкою брошен в ведро.
Телесную грязь можно душем
в мгновенье незримое смыть,
но то, что скрывается глубже,
сплетает судьбы моей нить!
И в полночь, решая дилемму:
«Любовь или сна сериал?»,
споткнусь: «А ведь я на поэму
себя же и обворовал!»

Счастливому детству неведом наряд
звериного страха и боли —
учил так советских детей Ленинград
по радио, дома и в школе.

На юные лица не падала тень
крылатых посланников Рейха.
Листовки ещё не кричали со стен
о варварстве траурным эхо.

Но тучи уж е собирались в полки,
весеннее небо темнело
И люди шептались – в Гренаде погиб
сосед. Мол, за правое дело!

И люди смотрели: парнишка шагал
по Невскому с новым портфелем…
Ну, разве его напугает «шакал»,
усатый и тощий фельдфебель?

Узнает он цену на воду и хлеб
чуть позже, чем строй алфавита…
Тогда ли пацан возмужал и окреп,
и не был впоследствии битым?

Всё у же сжималось блокады кольцо,
как будто петля вокруг шеи…
А мальчик незримо спешил за отцом
военной тропою в траншеи.

Ему бы – гранату, ему бы – клинок…
Будь проклята эта осада!
Он рвался на фронт, как иные – в кино,
едва минул первый десяток.

Фашиста громить? Извини, не дорос!
У Родины многого просишь…
С обидой вернул в свою душу вопрос —
кто морду набьёт «Барбароссе»?

Дождался Победы, руками салют
ловил перед сном, словно звёзды.
Чего загадать – привилегий, семью,
пока достучаться не поздно?

Стекало ручьём сто мужицких потов
не ради почёта и премий.
Готов ли – в огонь за Отчизну? «Готов!
Назначьте мне дату и время!»

И где бы ни били – в набат, он спешил.
Предатели метили в спину….
Россия, Афган, «Белый дом» * – рубежи,
которые он не покинул.

Глашатай судьбы отправлял на покой:
«Снимай, полководец, забрало!»
Народ никогда не увидит с клюкой
и с белым платком генерала!

Блокада. И больше – ни слова в ответ.
Щитом – против подлости дикой.
Попробуйте сами по совести век
и жить, и препятствовать игу.

Стояла жаркая пора
за десять суток до июля.
Ходили слухи по дворам,
гудел страны пчелиный улей.

Ещё был вечер трудовой,
ещё не выпрямилось тело,
но отчего-то вдруг домой
оно взволнованным летело.

Там – тёщи милое нытьё,
там – культ Вождя и культ Орловой,
и к счастью светлому ведёт
газеты «правильное» Слово.

Возьмет ли первенство «Спартак»?
Забьёт ли Киеву Федотов?
А всё не выстроится так,
как расписали день по нотам.

Арест соседа – не беда:
ну, прямо взяли по заказу…
Спросить вдогонку бы: «Когда
«накроют» вражью нечисть разом?»

Ответ, точней – девятый вал
заставит вспомнить о наркозе…
И где-то фоном напевал
об утомлённом солнце Козин…

И ни один не смог кроссворд
вместить подкравшуюся тайну —
о чём поведает вот-вот
могучий голос Левитана.

Поклонюсь я солдату
за Берлин, за Рейхстаг,
за победную дату,
за простреленный стяг.
Поклонюсь я герою
за свободную Русь,
за язык, на котором
иногда матерюсь.

Моей Женщине – в пояс
за рождённых детей…
И за долгую повесть
благодарен я ей.
За горячую кружку
для поднятия сил!
Что очаг не потушен,
без любви не остыл.

Поцелую я землю
за поля и леса,
за весеннюю зелень,
и за свет в небесах.
Ну, а если нагрянут
по зиме холода,
хоронить меня рано!
Не уйду никуда!

И ни дважды, ни трижды
враг стучался в мой дом…
Кто из нас будет лишним
скажет время потом.
Не поверю мессиям
и удельных князьям,
что они есть – Россия,
что их в пекло нельзя