Илья Хомутов - Питерские стихи

Каким небесным стеклодувом,
Каким наитием ты создан,
Оледеневший на лету, но
Живой и настоящий воздух!

Звенят листвою, только тронь их, —
Ещё не выгоревшей – ветки
И лёгкой тенью на ладонях
Рисуют кружева и сетки.

Но дунешь – и спорхнут узоры,
Неповторимы и беспечны,
Ещё не ведая, что скоро
Застынут в воздухе навечно.

Прямее взлётной полосы,
От небоскрёба и до дома,
Ты и в нелётные часы
Горишь огнём Аэродрома —

Того, что, кажется, вот-вот —
И век спустя – собрав героев, —
Мигнёт Сикорскому на взлёт
И небо Чкалову откроет.

И в час, когда придёт беда,
Проводит МИГи в пекло боя.
Один вернётся – навсегда
И в парке – памятником взмоет.

Здесь всё – истории пласты,
И живы корни все, и дышат,
И так же жаждут высоты —
Той самой, вековой, – и выше,

И полнят током магистраль.
И согревают светом окон
И белой ночью, и в февраль
Меня, питая тем же током.

Фиолетовым морем наполнена грудь.
Окунаю в чернила перо и незримо
Вывожу имена, чтобы как-то вернуть
Смысл всему, что проносится мимо.

Просыпается время сквозь душу песком,
Монотонно царапает голые нервы.
Кто ещё не внесён? Не забыть ни о ком.
И пробел – перед именем первым.

Я и сам как блуждающий нерв наяву
В организме, где сплошь – смысловые пустоты.
Опускаю кораблик со списком в Неву —
И незрим, доплывёт до кого-то.

Ноябрьское – последнее – тепло.
Что лучше солнца может быть в предзимье! —
Оно желтком сквозь тучи протекло
И освещает улицы твои мне

Тем светом, что родным мне стал лишь здесь, —
Скупым и мимолетным, словно чудо,
И как и ты, пронизанный им весь,
Шагаю в никуда из ниоткуда,

Хрустя листвой и черпая из луж
Ботинками забористую воду,
И самую ноябрьскую из душ
Несу в себе, как ты в себе – погоду.

Сейчас повалит, белый и густой.
Дома дрожат и смотрят исподлобья.
Она уже явилась на постой —
Пора, всегда по-питерски хворобья.

Растает через сутки, превратив
В сплошную кашу улицы с дворами, —
Всё тот же незатейливый мотив,
Что будет повторяться временами —

То согревая, то бросая в дрожь,
То оставляя равнодушным напрочь,
На сказку невесёлую похож
Из Андерсена – в детстве, на ночь.

Какие снегу снятся сны?
Ему родное снится небо,
Где гроздья звёзд, раскалены, —
Созрев, перерастают в небыль.

Где звёздных выше нет октав,
И между будущим и прошлым,
Законы физики поправ,
Хрустят – небесные подошвы,

И ритм приснившихся шагов
Вдруг учащается до бега —
Как будто вырваться готов.
Как будто сердце есть у снега.

Нездешние слова
И музыка чужая.
Иду, моя Нева,
По лезвию ножа я —

Чем дальше, тем острей, —
Надеясь на весну лишь,
И хлещет речь быстрей —
Уже не забинтуешь,

И кажется: оно —
То остриё, что смысла
Едва поддев зерно, —
Над пропастью зависло.

На раз и два и три
Зерно вот-вот сорвётся…
Не верь, Нева, смотри:
Она почти внутри —
Весна, – сейчас начнётся…

Здесь воздух в вечности застыл,
И всякое движенье – мнимо,
И по-особенному мил
Любой из домиков, что мимо.

Как будто создана ты впрок,
Витиеватая местами,
Как заповедный островок
С семью над Крюковым мостами;

С твоим Николою Морским,
С квартирой пушкинскою первой
И с Пряжкой, полною тоски, —
Той самой, блоковской, наверно…

Пройдут столетья стороной,
И ты изменишься едва ли:
Всё те же – пёстрою стеной
Дома над гладью ледяной
С глазами сонными в канале.

Тёмной тайны бедный призрак,
Житель мрачных анфилад, —
Ты присутствуешь, и признак —
Тень, что третий век подряд,

Этих стен не оставляя,
То в дверях, а то в окне
Появляется, мелькая
И вздыхая в тишине.

Всё спешит, живых навроде,
Деловита и легка,
И владения обходит,
Зная их до уголка.

Всё осмотрит и проверит
Тень. И завершив обход, —
Как всегда, у страшной двери
Той, единственной, замрёт…

Вот огонь свечу оплавил…
Тень исчезла. Только мне
Слышно: «Бедный, бедный Павел…» —
Приглушённо. Как во сне.

Бежит по вечной нулевой
С Победы до Заставской
Родной трамвайчик огневой,
Как скоростной заправский.

Пестрят знакомые в окне
Дома и переулки —
Они соскучились по мне
И требуют прогулки.

Но только времени в обрез,
И скорости верстальщик —
Летит над ниточками рельс
Стремительный трамвайчик.

Вдруг перекинется звонком
С коллегою по встречной,
И дальше, тронутый снежком,
Стремится до конечной —

В те недалекие края,
Где отдышаться впору…
Вот и Заставская моя.
До встречи. Я – в контору.

У складов Страшного суда
Мы встретимся ещё, быть может.
Где чёрного черней вода
И сердце та́к по-детски гложет,

Что этой давишься тоской,
И вдруг, не в силах отдышаться, —
Замрёшь над чёрною рекой —
Как дух – меж двух конечных станций.

И отраженья своего
В текучей мгле не обнаружив,
Вдруг вспомнишь небо над Невой
И Летний, осенью простужен,

И отомрёшь – на самый миг,
Как будто спичкой чиркнул кто-то.
Как будто заново возник —
На час, на век – не важно: вот Он.

Снег растёт и ввысь, и вширь,
Веселясь от вьюги бега.
Петропавловки – как штырь —
Шпиль едва торчит из снега.