Илья Хомутов - Питерские стихи

Бывает: небо упадёт
Всей тяжестью на Питер —
И кашляет, и ливнем бьёт
В нагроможденье литер.

На лбах домов проступит пот
В вечерней лихорадке.
Лишь свет из окон, как из сот,
Горит в сухом остатке.

И – зонт долой! И, сам не свой,
Уткнувший в тучу зренье,
Прошепчешь в сумрак ледяной:
– Остановись, мгновенье!

Он – сам полёт. На вздыбленном коне
Летит и, прожигая небо взглядом, —
Как будто переносится вовне,
Готов ко всем грядущим канонадам.

Он – вечный взрыв, что кровью и огнём
Сенатскую раздвинул до Вселенной,
И ярость торжества всё так же в нём
Стучит в висок под бронзовою веной.

И грозного предчувствия полны
Глаза, пронзая наволок упёртый, —
Как будто снова страшной ждёт волны,
Как в роковой двадцать четвёртый…

Упадёт кленовый лист,
Вздрогнет ветка с птицею…
День туманен, воздух мглист.
Что ли, похмелиться мне?

От Бассейной до моей
Кузнецовской улицы —
Семь затяжек, пять аллей —
Чтобы в «След» упулиться.

Восемь розовых кустов…
Самолётик юзаный…
Присмотрись-ка, Хомутов:
Видишь в луже лузера?

Здравствуй, отпуск набекрень.
Карамзин, приветствую —
Бедно й Лизы вижу тень
И другие «бедствия»…

Мне бы на фиг всё послать —
Мучаюсь эпически:
То ли текст переверстать,
То ли пост – лирически…

То ли вынуть из себя
SERM густой эпистолой…
Так, хабарик теребя,
Дохожу до истины:

Тише, отпуск, не спеши,
Не желтей так истово…

А навстречу – ни души.
«Финиш» (там написано).

Во мгле канала – ни звезды.
На ветер ледяной
Уже нанизаны мосты,
Смыкаясь надо мной.

А холод режет до кости,
До миокарда жжёт
И камнем чёрствое «прости»
Мне вкладывает в рот, —

Оно вот-вот коснётся дна,
Где дна в помине нет —
В канале, чёрном, как вина.
И близком, словно свет.

Ему едва ли пятьдесят —
А он ветвист, и метко
Стучит который день подряд
В окошко жёлтой веткой.

А спозаранок, на стене
Рисуя синей тенью
Картины утренние мне, —
Застынет на мгновенье.

Он открывает мне восход,
Просеивает ливни,
И заодно со мною ждёт
Тепла – в сугробах зимних.

Лишь изредка, когда темно,
От глупой мысли вздрогнешь:
Мы друг для друга – лишь окно.
И зрители. Всего лишь.

Самообманчива душа,
И тем стократ ценнее это —
Едва по осени дыша,
Ещё надеется на лето.

И чем стремительней листва
Сгорает, в небе пламенея, —
Тем ей теплее от костра,
Когда, другую душу грея,

Она внезапно зазвучит,
Как не звучала ни мгновенья…
Лишь сердце вновь не застучит,
Переходя в стихотворенье.

Сделал шаг – и утонул
В лабиринте подворотен,
Где незримый караул
Ждёт на каждом повороте,

Где незрячие глаза
Вместо окон на фасаде,
И из каждого слеза
Выдаёт, что ты в засаде.

Лишь бы лестницу найти,
Арку, дверь ли, щель сквозную…
Только стены на пути —
Подбираются вплотную

И, как сотню лет назад,
Дышат бедностью и болью…
Всё. Нашёл. Спасён. Изъят.
Оглянулся и запомнил.

Снег, как свет, неутомим —
Падает на темя.
До чего ж теплее с ним
В ледяное время!

Обогреет до костей,
Скроет отовсюду,
От непрошеных гостей
Оградит простудой,

Заметёт по самый нос,
Отрезвляя в стельку, —
Чтоб до оттепели врос
В лёд, как в ту шинельку.

А с капелью, по весне,
Уползая в реки, —
Словно Вию, тая, мне
Приподнимет веки…

Успела перебрать все краски
И ни одной не позабыла —
Сияла солнышком от ласки,
Борей гнала и ливнем била,

И с мимолётностью такою,
Что лишь откроешь зонт, как снова
Сплошное солнце над тобою,
А спрячешь – вдарит, и сурово.

Не успокоится, чертовка,
И всё размашистей и глубже
Наносит шквальную штриховку
На куртки и рябые лужи…

Густые и тяжёлые,
Подкрались и застыли
Над «сталинками» жёлтыми,
Грозясь «Электросиле».

Решали: влить ли дождика,
Отвесить пару молний,
Дать ветра – чтоб подкожного,
Иль просто гром исполнить…

Пока рядились-спорили
В фантазиях неброских,
Устали и рассорились.
И сдулись – у Московских.

Ледовитый город с безумным трафиком.
Не Москва, но жалит порой больнее.
Я приехал сюда, чтоб проснуться графиком.
А очнулся и понял: почти на дне я.

Антидот простыл в морозильной камере.
На листах с набросками – пыль в три пальца.
Лишь слова, что от сердца текли, не замерли,
Не жильца выдавая, а постояльца.

И в созвучие с ними войдя единожды,
Вторит стуком в окно из октябрьской бездны
Ветка им: неужель не видишь ты —
Хоть до ста доживи здесь – не станешь местным.

Залив умолк. И врос
Во тьму, и за плотиной
На дно с собой унёс
Все звёзды до единой.

Растаяли слова,
Скользнув во мрак отвесный,
И кажется: сама
Вселенная исчезла.

И в мире – ни души!
А тишина такая,
Что, сколько ни дыши, —
Не видно ночи края…

Чухонской изморози след
Растапливает утро.
А он бредёт – ему сто лет,
Внутри – светло и мудро.

Пускай от дыр его пиджак
В просветах, словно сито, —
Он улыбается, чудак,
Его душа открыта.

И пусть заснежен сединой
И еле тащат ноги —
Он состоялся. Он живой .
В отличие от многих.