Леонид Хомутов - Штурманы

Одиннадцатилетним мальчишкой в июне 1941 года Леонид Хомутов проводил на фронт отца — командира запаса, и ждал его с победой каждый день, но так и не дождался. В 1943 году ушел на фронт старший брат, который погиб при штурме г. Глогау.

С тех пор Леонид твердо решил, что станет военным человеком. После окончания школы он поступил в авиационное училище, которое окончил с отличием, и стал штурманом.

Почти тридцать лет отдал он авиации. Семнадцать лет летал, потом преподавал в училище, обучая курсантов сложному делу самолетовождения.

Одновременно он увлекся литературой. И не просто увлекся — ему самому захотелось рассказать о мужественных защитниках неба. Первый рассказ Леонида Хомутова был напечатан в газете «Красный боец» и получил премию. Потом его статьи и рассказы появлялись в газетах, в журнале «Авиация и космонавтика», в сборнике «Человек и стихия».

И вот перед нами первая книга Л. Хомутова. Автор хорошо знает дело, о котором пишет, знает людей, посвятивших себя нелегкой профессии военного штурмана. Хотя самому ему не пришлось принять участие в войне, кажется, что автор сам видел, пережил все, что происходит с его героями.

…Леонид Хомутов расстался с небом, но его книга говорит, что он по-прежнему в боевом строю, по-прежнему отдает свои силы любимому делу — авиации.

Вл. Туболев,

штурман, писатель

Разрешите представиться: Владимир Ушаков — курсант-выпускник. О чем мечтаю? Стать настоящим летчиком. А пока выполнить успешно самостоятельный маршрутный полет…

Летом в день полетов, когда работаем в первую смену, в 3-00 уже завтракаем в безлюдной полутемной столовой. Переодеваемся в комбинезоны и не спеша, ротной колонной, с планшетами на боку идем на аэродром… В этот момент солнышко, красное, нахмуренное, только-только вылезает из-за горизонта. Приходим мы всегда первыми, и напротив штаба полка ожидаем летный состав. Затем получаем парашюты и, сгибаясь под их тяжестью, идем, покачиваясь, на стоянку.

А там, снимая чехлы, ползают по крыльям и фюзеляжам мотористы и механики. В кабинах самолетов хлопочут трудяги-техники. Зарядив парашюты и разложив их по кабинам, выпрыгиваем из самолета и идем проворачивать винты. Длинные холодные лопасти, похожие на лезвия мечей, «обрезая» ладони, едва поддаются. Лопасть за лопастью перехватываем и прокручиваем, и вот уже разносятся по стоянке гулкие хлопки-выстрелы. Вырываются из выхлопных труб голубоватые облачка дыма. Чих! Чах! А затем ровный, мощный, басовитый рокот заполняет пространство, враз оглушая людей.

Нахлобучив пилотки на головы и придерживая их, чтоб не сдуло струей воздуха, наклонившись в сторону работающего двигателя, мы бросаемся к люкам и скрываемся в них. В кабине проверяем аппаратуру под током. После пробы двигателей открываем створки люков и начинаем подвешивать «чушки». Трудная это работа. До пота. Конечно, есть лебедка, но с ней дольше возиться. Наконец-то люки закрыты. Осталось доложить командиру, получить последние указания на построении и марш-марш на взлет, навстречу солнцу и ветру…

Недолго мне пришлось быть в радостно-тревожном настроении.

Перед запуском и выруливанием на старт около самолета в сопровождении инструктора лейтенанта Леши Шитова появился штурман полка — гроза курсантов майор Рябоконь. Дурная слава шла о нем: некоторых он отстранял от полетов, других наказывал, третьим наставил двойки и тройки. После посадки он проводил двух-трехчасовые разборы-разносы. С ним боялись летать…

Сухощавый, выше среднего роста, с впалыми землистыми щеками и тонкими губами, он цепко и холодно оглядел меня.

— Покажите документацию.

Я поспешно расстегнул планшет, достал карту, план полета, бортовой журнал.

Майор внимательно просмотрел документы и, возвращая, сказал:

— Почему не записаны время полета и путевые углы в плане?

— А разве это обязательно?

Глаза Рябоконя на мгновенье округлились, брови вскинулись вверх.

— Товарищ майор, ни в одном документе не сказано, чтобы эти данные были в плане…

Мой инструктор лейтенант Шитов неожиданно громко раскашлялся.

— К тому же я их знаю на память.

— Тогда перечислите по этапам…

Хоть я волновался, но ответил без запинки.

— Как вы учитесь? — спросил меня майор.

— Ну-у, как все…

— Плохо? Хорошо? Средне?

— Отлично.

— А как летает? — вопрос к Шитову.

— Тоже отлично.

После взлета мое волнение исчезло. Привычный рокот моторов успокаивает, а ощущение полета захватывает, наполняет горделивой силой. Аж петь хочется!.. Я сижу в самом носу остекленной кабины, и мне порой кажется, парю над землей. Даже немного страшно. Вдруг стекло не выдержит, и я вывалюсь! Надо мной темно-голубое, вернее, фиолетовое небо. Густое и близкое. Внизу земля, точно огромная географическая карта, раскинувшаяся во все стороны вплоть до горизонта. С высоты полета и больше ниоткуда заметно, что земля шар, хоть и гигантский…

Майор Рябоконь за моей спиной пишет что-то в блокноте на планшете.

«Пишите, пишите, — думаю я, — увидите, как летают…»

У меня сегодня все, как никогда, отлично получается. Самолет идет точно по заданной линии, будто привязанный к ней.

«Как по нитке!» — говорят у нас.

В расчетное время под самолетом — маленькое озерко. Поворотный пункт маршрута.

— Разворот! — командую я и сообщаю курс, скорость, высоту на новый этап.

Оборачиваюсь и победно гляжу на майора. Рябоконь по-прежнему настойчиво что-то записывает и меня совсем не замечает. «Как хотите», — думаю я и быстро рассчитываю время прибытия на второй поворотный.

— В 8-02 будем над Вихревкой, — докладываю командиру.

Через две-три минуты прокладываю на карте пеленги. Они пересекаются на озере Светлом. Перевожу взгляд на землю. Вон оно озеро… Здорово же я определился! Эх, кто бы только видел?! И похвалиться некому! Инструктор На земле, а поверяющий не в счет…

— Так какое время прибытия на поворотный? — слышу над ухом голос майора.

— 8-02. А что? Неправильно? — забеспокоился я.

— Да нет, ничего, работайте, — бесстрастно ответил Рябоконь.

На всякий случай уточняю время прибытия. Все верно.

Гляжу на часы. Без двух минут восемь… Пора! Смотрю вниз, отыскиваю Вихревку. Какие-то однообразные, поросшие травой мелкие озера. Должна быть Вихревка!..