Владимир Лузгин - Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля

За то, как, мучаясь, жила,
Себя казня стократно строже
Среди обыденного зла
И по моей причине тоже.

А то, что верил и любил,
Помочь старался – зря иль кстати,
И каждый день с ней рядом был,
Не принимается к оплате.

Поэтому, как благодать,
Жду до последнего мгновенья,
Коль даст господь мне дописать
О ней моё стихотворенье.

Денег нет. Ума палата.
Или всё наоборот.
Или истинная плата
Только в будущем нас ждёт.

В час, когда суд справедливый,
Раздевая донага,
Перечтёт деривативы
За наличные блага.

Ну, а те, что всё проели,
Промотали, извели,
Поуже добились цели,
К коей в этой жизни шли.

Вероятно, так и будет,
Если выбор невелик,
И себя до света будит
Грязный пакостный старик.

Диагноз мой поставлен точно.
Не увисев на волоске,
Я растворюсь в воде проточной,
Растаю в глине и песке.

Мой разум – плакальщик о сыне,
Необъяснимых связей плод,
Замолкнет, сгинув в мешанине
Солей, ферментов и кислот.

А тело по каморкам узким
Растащат тысячи жуков,
Как я, не пивший без закуски,
Хватал куски у мужиков.

И лишь немного непонятно:
Душа моя, мой индивид
Используется многократно
Иль только мне принадлежит.

А с нею крест, плита с вазоном,
Июльский дождь, пурга зимой,
И ты с обидой затаённой
Одна бредущая домой.

Дни – одинаковые и пустые.
Ночи холодные – темень стеной.
А пред глазами потухшими ты и
Слёзы, текущие сами собой.

Ночи бесплодные – боль ниоткуда.
Дни беспросветные – хуже того.
И неизвестно, вернётся ли чудо
Праздника прошлого моего.

Где ты и как от меня ускользнула?
Птицей небесной, пятнистой змеёй?
В ливень с бесчинством его и разгулом
Или в безмолвный полуденный зной?

Где ты? Сейчас мне так стыдно и больно:
Бес окаянный, беспамятный пёс,
Если своим поведеньем невольно
Столько несчастья тебе я принёс.

Где ты? Откройся. Забудь о раздоре.
Это не я, это лишних сто грамм
Отняли разум в нечаянном споре,
Стоившим расставания нам.

Где ты? Прости и вернись ко мне снова.
Не дожидаясь чужого суда,
Я обещаю – ни пальцем, ни словом
Не оскорблю твоих чувств никогда.

Отче, к тебе обращаюсь я тоже.
Сделай, чтоб крик мой услышать могла
Та, что мне счастья и жизни дороже,
Как бы меня не кляла.

Доверялись бы мы до конца матерям,
Нас судьба не свела бы и не закружила
В буйном вихре страстей, пред которыми нам
Устоять, как не борется кто, не по силам.

Не стелила бы вьюга своих простыней,
Не узнали бы мы запах летнего сена,
Что ложилось периной под любимой моей,
Под моей дорогой, а точнее – бесценной.

Промолчал бы ручей с ключевою водой,
Не забылись бы мы навсегда, без оглядки
На летящие годы, что кукушкой ночной
Беспощадная жизнь отмечала в тетрадке.

Если бы не будила нас вместе заря,
И при этом сердца в ритме общем не бились,
Смог бы я пред тобою бахвалиться зря
Обещаньями, что вполовину не сбылись?

Но свершилось как есть, нет дороги назад,
И грядёт наказание неудержимо,
Знаю, впрочем, насколько и кто виноват
И за что благодарен любимой.

Довольный выпавшей удачей,
Отъевшись, ногу залечив,
Стал сукин сын своим на даче,
В кошачий влившись коллектив.

В горах вынюхивал оленей,
Карабкаясь как скалолаз,
И умостившись на коленях,
Ждал обожания и ласк.

И подражая псам этапным
Стоял, рыча, при воротах,
Пока в душе его внезапно
Не пробудился дикий страх.

Он выл, всю ночь не умолкая.
Он знал: с сегодняшнего дня
Ждёт жизнь его совсем другая,
Уже не здесь и без меня.

Поэтому среди знакомых
И лиц, неведомых ему,
Затихнув, спрятавшись за домом,
Искал ответа – почему.

Глядел, как пьяные мужчины
Носилки чуть не у земли
До белой с надписью машины,
Ругаясь матерно, несли.

Мотор сначала фыркал, торкал,
Потом, заладив как ханжа,
Заныл и покатил под горку,
Бабахая и дребезжа.

А он понёсся вслед газели
Меж дач, просёлком, большаком,
До пены и до дрожи в теле,
Тоской к хозяину влеком.

Но где ему с его судьбою
Авто летящее догнать,
Когда срослась кость кочергою
И не докармливала мать.

При том, что гулко так и часто
Ещё не било сердце в бок,
И он вернулся на участок,
И у калитки мёртвым лёг.

А ты, отпраздновав поминки,
Сороковины, через год,
Хотя не скажешь без заминки,
Решила – этот подойдёт.

Догорает последняя свечка
И, желаньям моим вопреки,
У судьбы не отнять ни словечка,
Ни тем более полной строки.

Что написано, то и зачтётся.
Да уже зачтено: без затей
Называют меня инородцем
На отчизне холодной моей.

Мол, лицом ни в отца и ни в деда
И примера с них брать не спешил,
Разве что не убил и не предал,
Но и не по-хорошему жил.

И гуляя в обнимку с лукавым,
Золотые надежды губя,
Не нажил ни богатства, ни славы,
Чтобы сделать счастливой тебя.

Но на слёзы и боль невзирая,
Не хочу и не спорю с судьбой,
Столько лет отводившей от края
С леденящею тёмной водой.

Дожидаясь подруги своей,
Огорчён, озабочен и жалок,
Бросил он у закрытых дверей
Аккуратный букетик фиалок.

Значит, снова почти до утра,
Сколько хватит здоровья с упрямством,
С ним разделит окурков гора
Одинокое горькое пьянство.

А случится ночною порой,
В миг прозренья немыслимо краткий,
Сочинит он сюжетец такой,
Что забудет её без оглядки.

И одно станет в сердце гореть
Посильнее псалма и намаза:
Как бы в книгу судеб посмотреть
Хоть бы скошенным краешком глаза.

Там меж строчек людские пути
От зачатья до смертного края
И заклятья, как их обойти,
И, греша, удостоиться рая.

Знать бы пулям и петлям о том,
Не пришлось бы по баням и тирам
Рвать судьбу, как прочитанный том,
За фанерною дверцей сортира.