Галина Рудакова - Когда цветёт светлынь-трава. Стихи

Там были коровами травы истоптаны
В лугах, что горбатились свежими копнами —
Мы там сенокосили вместе со взрослыми;
И в школу ходили тропинками росными
Вдоль озера синего, озера длинного,
Дарившего нас золотыми кувшинками…
Мы жили в деревне, счастливые дети,
Ведь нас не коснулось рукой лихолетье.

Мы жили в деревне и грустно, и радостно,
Ходили на танцы сосновою радою,
Смешные девчонки, в платочках и с косами, —
До осени, нас разлучившей, до осени;
Мы строили планы, уверенны в будущем,
А после писали родителям любящим…
Домой возвращались пролётные гуси…
И письма летели, исполнены грусти…
Крепки нашей памяти тайные узы…
Мы жили когда-то в Советском Союзе.

Это не сон, это всё – наяву.
Время застыло в деревне заречной.
Лошадь у дома не звякнет уздечкой,
Стадо коров не истопчет траву.

И под молочной прохладой лугов
Больше костёр не зажжётся пастуший.
Только всё громче: послушай, послушай —
Бьётся река у крутых берегов;

Катер качает, грозясь потопить,
Бьётся в протёртое днище парома…
Запахом дыма дышать – только б дома,
Дров заготовить да печи топить.

…Но ухожу и не скоро вернусь.
Рыба – и та ищет место поглубже.
Родины голос становится глуше,
И затеряться в пустыне боюсь.

Так перелески бегут по лугам…
Но от себя убежать невозможно.
В пору безвременья и бездорожья
Кто-то останется у очага.

Кто-то поддержит горенье огня
В сердце своём и в оставленном доме,
Кто-то, возникнув в оконном проёме,
Будет стоять в ожиданье меня.

…И так на сердце муторно, когда
несёт шугу осенняя вода
и нас пугает холодом зловещим,
когда на берег вытащен паром,
и лодка, что пустить пора на слом,
становится нужнее нужной вещи.

В деревне жизнь – она и так сложна:
хлебнёшь с попажей горюшка сполна,
когда у лодки обмерзает днище
и в заберегах скрыты берега;
а дома, как тепло ни сберегай,
его выносит мигом из жилища.

И это наша общая беда:
везде – чертополох да лебеда,
но крепко держит родина корнями,
и мы несём дрова и топим печь,
мечтая скинуть это бремя с плеч,
и просим Бога быть всё время с нами…

И так на сердце муторно, пока
не станет за ночь стылая река,
тогда, с собою взяв охапку веток,
пойдём дорогу за реку вешить,
и снова оживится жизнь в глуши,
когда на выходной дождёмся деток…

Вниз спустилась – и скрылись огни
Деревенских окошек приветных.
Под крылом леденящего ветра
Лишь они греют нас, лишь они.

А в душе намерзающий лёд
Не растопят и ливни косые:
Исчезают деревни в России,
Словно птицы, убитые влёт.

Жизнь темна, словно путь по реке
В полумраке, от вехи до вехи,
И, как видно, придётся уехать —
За надёжной «синицей в руке».

И пребудет в печали земля.
А уедешь – во сне будет сниться
Та, дрожащая в снежных полях,
Невесомых огней вереница.

Это к ней по непрочному льду
И в метели боясь заблудиться,
Я по тающим звёздам иду,
Что сверкают
на мокрых ресницах.

Зимнее поле… сухие былинки…
Месяца льдинка в небесном протае…
Словно бы кто-то окликнет:
– Галинка!…
Поле да ветер от края до края…

Словно в простом карандашном рисунке:
с бабушкой мы за столом своедельным,
мама в жакетке, с хозяйственной сумкой —
всё, что хранится в сосуде скудельным…

Может быть, это седьмая из вёсен:
бабушка стелет на снег полотенца…
Что там вода прибылая уносит:
старенький мячик?.. а может быть, детство?..

Мати посудой гремит спозаранку,
в вёдрах – с ледышкой вода прорубная,
дышит дымком закоптелая банька, —
дочка приехала, дочи родная!

Ветер шуршит по кустам краснотала…
Всё, что осталось, – моё безраздельно!
Речка… колодец… и банька осталась…
Всё остальное – в сосуде скудельном.

Словно скрип снега на ветхом крылечке…
Ветер качает сухие былинки…
Нет ни крылечка, ни дома…
– Галинка!..
Снежные вихри несутся навстречу.

Жизнь бывала порою скупа на удачу,
Бабкой-липкой спала на окошке чердачном.
Но взлетала весною, едва просыпалась…
Лишь пыльца на руках с её крыльев осталась.
Тот чердак и поветь, запах сена и хлева,
А в избе – каравай деревенского хлеба…

А в избе у тебя – тени прошлого зыбки,
В потолочине низкой – колечко для зыбки, —
В ней когда-то тебя с тихой песней качали,
А твой рост на дверном косяке отмечали;
И в коробке, конечно, хранили родные
Под газетой твои волосёнки льняные —
В раннем детстве отрезанной матерью прядки,
Да лежали в шкафу в синих кляксах тетрадки…

Ну а жизнь оказалась задачкою сложной,
И теперь ты стоишь
там, где столбик дорожный,
Где почти не заметно деревни названье…
Здесь не важны твои достиженья и званья,
Здесь давно бы тебе все ошибки простили…
Только смотрят окошки глазами пустыми.

…Но ведь счастье коснулось тебя, неизбежно —
И пыльца на руках с его крылышек нежных…

Когда цветёт светлынь-трава,
шепчи любовные слова,
Зови искать цветок во мглу
лесных урочищ!
Пусть вспыхнет он в твоих руках,
как поцелуи – на устах,
и мы найдём заветный клад Купальской ночью.

Пускай не скроет ночь лица,
светлее све́тла месяца, —
а ясный месяц в вышине висит подковой;
и там, где речки светизнá,
русалка выплывет со дна,
а в травах возле берегов свет светляковый.

Горят костры, и в полумгле
деревья бродят по земле, —
ты не найдёшь их поутру на прежнем месте;
на воды светлые реки
бросают девушки венки,
и видит каждая из них фату невесты.

Когда цветёт светлынь-трава,
шепчи безумные слова!
Ах, этот сказочный цветок скорей достать бы!
Скажи, ответь нам, светицвет,
где клад зарыт, открой секрет!
А сразу после Покрова сыграем свадьбу.

О детстве сколько ни грусти,
Оно обратно не вернётся…
Лишь ты, берёзонька, лишь ты
Стоишь всё так же у колодца.

В твоих ветвях поют дожди,
С тобой таимничает ветер…
И снова лето впереди,
И что за счастье – жить на свете!