Галина Рудакова - Когда цветёт светлынь-трава. Стихи

…Яблоня, как украшала ты вёсны
Благоуханием, буйным цветеньем!
Оборвалось всё внезапно и просто,
Странным таким человечьим хотеньем.
Пусто теперь в чистом поле и голо,
Свалены в кучу, все в яблочках, ветки…
Внучка явилась домой невесёлой…
С сердцем упавшим – и я, и соседки…

Сколько давала она вдохновенья,
Как озаряла моё захолустье!
…Чёрный пенёк мочит дождик осенний,
Да надрываются дикие гуси.

Лесной тропою уходя с болота,
остановись, послушай сказку леса!
Вбирай мгновенья тающего лета
перед зимой, пока ещё безвестной.

Пока исходит жаром жаровица
и осени костёр дымит лениво,
как чудно сбором ягод насладиться!
Не иссякала б клюквенная нива.

Неси домой тяжёлые корзины,
сдашь ягоды – накормишь домочадцев.
И ты бредёшь, устало сгорбив спину,
боясь на тропке с лешим повстречаться.

Поставь корзину, отдохни – как славно:
вот паучок на паутине тонкой
летит – куда? Над этим духом травным
летит, чудак, за осенью вдогонку.

Багульник пахнет остро, поневоле
вдыхаешь аромат его тягучий.
Вот переход по жёрдочкам за рýчей.
Наверх поднимешься – и выйдешь в поле.

И выйдешь в поле, где трава густая
и пух осота солнышком просвечен,
и мятлика соломка золотая —
всё светится… Пока ещё не вечер…

И тем осенним светом осиянно
всё поле… поле, ставшее поляной:
горит брусничник и осинок поросль —
поляна эта лесом станет скоро.

Ещё не вечер… Может быть, однажды
на этом месте снова будет пашня.
Пусть отдохнёт земля от человека.
Деревня, осень, лес, начало века.
.

Последний дом в ряду домов пустых…
Черёмушник разросся в угородах…
Но если к прошлому вернулся ты —
Лишь дёрни за верёвочку в воротах.

Войди туда, где мать ещё жива
И у окна сидит за рукодельем…
Но в сенцах ларь мучной и жернова
Напомнят: время – лучший в мире мельник.

И кажется, что целый век прошёл.
Зерно оставил ты, нашел – мякину.
И гирька от часов упёрлась в пол
В тот самый день, когда ты дом покинул.

На мучнике пылится ржавый серп,
Да ждёт в избе печаль – души привада,
Заставив в этих стенах вспомнить всех,
Кто там, в бору, за голубой оградой…

Гаснет лампа заката над пожней,
Белой ночью сменяется вечер.
До свидания, Лáмпожня! Сложно
Жить в разлуке, от встречи до встречи!
Мы увидимся, знаю, не скоро.
Это счастье и просто везенье:
Побродить по высоким угорам,
Искупаться в холодной Мезени.
Зачарованный песнею длинной,
Край глухой, заповедный, чудесный:
И река, что так выгнула спину,
И дома на угорах отвесных.
Здесь приветливость в людях – издревле.
У домов не обсохли колодцы,
И хвоя лиственничных деревьев,
О которую – не уколоться.
Я приду с головою повинной,
Словно с самой причиною веской,
И, наверное, ты отодвинешь
Кружевное шитьё занавески, —
И, во власти знакомых предчувствий,
На высокое выйдешь крылечко,
Чтоб моею проникнуться грустью,
И поверишь, что время не лечит.
Я пройду от Мезени до Сёмжи,
Приплыву к тебе в лодочке синей.
Всё о том я, родная, о том же:
Как люблю тебя нежно и сильно.

За еловец, за болото, за
Вырубки, где вызрела брусница, —
Здесь грустят озёрные глаза
Да смеётся речка Брусеница.

Здесь в потоке быстрая форель
Встречь теченью движется к верховьям.
Наварю ушицы на костре,
Травяного чаю приготовлю.

Буду слушать птичий пересвист,
Силами с течением померюсь.
Ну а ты, форель моя, плыви,
К перекатам торопись на нерест!

…Северная родина моя,
Ты стоишь вот так же – встречь теченью,
И душой с тобою сросся я,
И любить – твоё предназначенье.

Окольцован северным селом,
Окающим говором певучим,
Озером твоим я взят в полон,
Речкой, словно девкой самолучшей.

Потому спешу к тебе я – за-
Тем, чтобы душою просветлиться.
Загляну в озёрные глаза,
Расцелуюсь с речкой Брусеницей.

«А дом мой стоял на угоре,
На том, на крутом берегу…
Приедёшь ли, дефка, вдругоредь?»
…А что я ответить могу?

Кузнечик серебряно-тонко
Поёт, как ручей в полусне…
И снова, глазами ребёнка
Та встреча увидится мне,
Забродит в душе и нахлынет
Всё то, что забыть не могу:
И взгляд её, горше полыни,
И ветра осенний разгул…

«Что камень, на сердце обида:
Есть дети, да где они, где?
Отправили в дом инвалидов!..
Как встрече-то не обрадеть?»

И пряди пригладит седые…
«Ах, годы – что дым на ветру…
Живите, покуль молодые!..»

И слышится снова: «Помру,
Никто хоронить не приедет…
А ты передай-ко, бывать,
Хошь кто-то из бывших соседей
Заглянет меня повидать…

А дом-от стоял на угоре,
Я карточку – вот, берегу…
Приедешь ли, дефка, вдругоредь?»

…А что я ответить могу?

Обрывист берег. Жухлая трава.
Сухие ёлки ёжатся, сутулясь.
По-щучьи лодки к берегу приткнулись
И так остались после Покрова.

В избушке доживает век рыбак,
Он ловит звёзды тальниковой сетью.
Он за водою ходит на рассвете,
И топит печь, и кормит двух собак.

Ещё не стало время, словно лёд,
Но видит он, склоняясь над рекою,
Как по теченью к вечному покою
Он на дырявой лодочке плывёт.

Над ним стоят опавшие года,
Ему уже не страшно и не больно,
Он видит, как уныло и спокойно
Над головой смыкается вода.

И где-то там, за кромкой дня и льда,
Где льдом ещё не тронуло фарватер,
Реки небесной алая руда
С водой сольётся и его подхватит.

Дрёма лесная, еловая глухомань,
в тёмный олёшник упрятан души ручей.
Ветер весенний, ты прилетай, шамань,
как мне легко от бессвязных твоих речей!

Как ни красна чужбина, да горек хлеб.
Дымом разлуки выело мне глаза.
Берег такой ещё отыскать бы где,
чтобы сумел меня к себе привязать!

Этой весною я и сама – река,
чувствами переполнясь, выйду из берегов.
Хватит по свету счастье своё искать,
время настало вернуться под отчий кров,