Владислав Маленко - Черновик Снеговика

Лучше в небе орёл,
Чем в ладони решка.
У болотной лягушки
В глазах усмешка.
Я стою в середине лета,
Чувствуя, что планета
Перестаёт крутиться…
У неё репетиция
Конца света…
Алкоголь стучится
О берег кружки.
Все Царевны опять лягушки.
Дверь грудная
Трещит от стука.
Буду снова стрелять из лука.

Сестра моя двоюродная – весна,
Твои владенья – слёзные озёра!
Со мною ты по-прежнему честна,
И мной любима, несмотря на ссоры.

Когда под вечер ветви задрожат
На всей земле, как в брошенной усадьбе,
Твой синий цвет опаснее ножа
В руке ревнивца пьяного на свадьбе.

Твои объятья чувствует любой,
Кто повелел душе своей раздеться.
Тебя, как будто первую любовь,
Нельзя сберечь, закутав в полотенце.

Под причитанья первого скворца
Я дал обет с тобой не разлучаться.
А ты не дашь влюбиться до конца
И не позволишь с осенью венчаться.

Похоже, это плата по счетам
За женщину, обиженную мною,
Которая была тебе чета
И так же тихо плакала весною.

Потом цвели цветы, метель мела,
Прошло почти полжизни, мне казалось.
Она меня прощала и ждала,
Но стать сестрой навеки отказалась.

И вот теперь, наученный судьбой,
По лужам проходя от марта к маю,
Как будто с ней, встречаюсь я с тобой
И синеву по-братски обнимаю.

Ночью цикады
Деревья у моря пилят.
Я жду сентября,
Как самолёта на вылет.
У меня доверие
К облачной седине,
Я хочу остаться
С морем наедине.
Вдвоём нам не нужно лета,
Не нужно слов.
Никто и не знает,
Что между нами – любовь.
О том, что это длится
Уже лет сто,
Только ветер знает,
Больше никто.

Сбудется то, что приснилось давно,
Там на войне, на востоке:
Первенец-снег превратится в вино,
Я искупаю тебя в Любистоке.
Ветер под вечер уснёт в ковыле,
Вскрикнет наш поезд в Рязани…
И зашагает по синей земле
Сын мой с твоими глазами.

Точка беременна многоточьем…
От тебя пахнет, как от моря ночью.
Иногда ты рисуешь стихи пастелью,
И небо бывает твоей постелью.
А я не хожу в лабиринт Интернета,
Грызу ледяные кубики лета.
Чтобы тоска тишину не съела,
Душу ношу в гимнастёрке тела.
Свечи огнём расцветут за встречи,
Будет разлуке питаться нечем.
Очи-колодцы очистят лица.
Руки у птицы потоньше ситца.
Месяц накормят медовым воском.
Осень созреет огнём Фаворским.
Чай заварят из Любистока.
Знаю, как будет. Молчу до срока.

Он курил глазами пыль военных дорог,
Не возвращался к любящим на порог.
Дурные мысли в себе поджигал, как тать,
И боялся влюбиться, чтоб нюха не потерять.
Она обжигалась об материнскую кровь,
С тем, кто чинил удобства, делила кров.
Свободу считала волей, убила страх
И носила слова премудрости на губах.
А любовь ходила с ножом. Расцветал январь.
Сугробы дырявил новых лучей янтарь.
В небо архангел вколачивал гвозди звёзд,
И скорлупа луны предвещала пост.
Ему шёл девятнадцатый год, когда она родилась.
Он принял присягу, упал с автоматом в грязь.
Соловей покарябал клюв, но запел, как мог,
И любовь застонала, зарывшись в небесный мох.
А потом прошло ещё девятнадцать зим,
Снег стирала с лица земля, будто старый грим.
С неба на землю апрель опускал мосты,
Пасха лучами святила кулич Москвы.
Она сказала: «Не бойся и не спеши…»
Его пальцы при этом касались её души.
Он хотел, чтоб исчез предательства синий шрам,
За неё молился, особенно по утрам.
А любовь ходила с ножом, поломав каблук.
И за ней, и за ним охотились сотни рук.
Пистолетной пружиной сжался железный век,
И дорогу к объятью занёс тополиный снег.
Полевые цветы, мой ангел, бросаю вверх,
Чтобы нас, будто их, не развёл искушённый век,
Чтобы мы, как они, не напились разлукой всласть,
Чтобы тебе, как ей, попробовать не упасть.
Чтобы мне, как ему, сомнений не знать вовек,
Полевые цветы, мой ангел, бросаю вверх…

Он стоял в сентябре, как в степи молодой монгол.
Верной женщиной пахли травы его судьбы.
Зарубил на носу: «Устал» – не мужской глагол,
А свобода – тогда, когда чувства – тебе рабы,
А не ты их раб. Синий ветер дарил лицо,
Заметала сова крылами остатки бед.
В землю памяти пала война голубым свинцом,
И молчание – золото – было на всё ответ.
Он стоял в сентябре. Он с изнанки смотрел весну,
А со дна небес светилась звезда одна.
Настоящий стоял. Настоящая шла к нему.
Уже солнце взошло, и ещё не ушла луна.
И вели перезвон вкруг него сентября весы,
И звучали её шаги серебром окрест.
Это с будущей дочкой смеялся будущий сын.
Это время насквозь целовало их общий крест.

Твои сны – это мои союзники,
В них даже битвы идут под музыку.
Ты за мною, как за стеною,
Мы – возвышенное и земное.
Как железо и пчелиные соты,
Как воскресенье в конце субботы,
Как облака над камнями мира,
Как кудри дыма и запах мира.
Мы смотрим на Землю,
Видя водную гладь.
Наше дело – учиться летать.

Увы, любимая, это не миражи,
Это реальный холод, реальный зной.
Окоченели на ветках в саду стрижи,
В воздухе пахнет прелестью и грозой.

В наши колодцы кто-то подсыпал хлор.
Только тебе известен студёный ключ,
Не тронутый этой пагубой до сих пор.
Он прозрачен настолько, насколько жгуч.

Я в гимнастёрке, любимая, ты – во мне.
Убережёт тебя нашего детства лён.
Когда говорят вокруг, что не быть войне,
Начинает гибнуть за тысячью миллион.

Я знаю, какие сны мне смотреть в плену,
Видеть коленки, капли росы в паху.
(Я полюбил тебя, как свою страну)…