Вячеслав Евдокимов - Детство милое

А отказаться нет силёнок,
Люблю ведь сладкое с пелёнок!
К тому ж, неопытным отказом
И огорчить вмиг можно сразу.

Вот и жевал за обе щёки,
Азарт имея в том высокий…
А к ней из города на лето,
Как сласть желанного привета,

Отрадно внученьку вручали,
Была здесь, будто на причале,
«Хвостом» ходя за бабой Машей,
Молочной же питаясь кашей.

Я звал её любезно Иркой.
Был рот её всегда‒то с дыркой,
Она его не закрывала,
Вопросов всем вопья немало,

И тарахтела, тарахтела,
Суя свой нос в любое дело,
Была зануднейшая внучка,
Репей и клейкая липучка.

Вот на картошки раз окучку
Взяла с собою тоже внучку.
Одна шурует всё мотыгой…
Другой окучка, знамо, иго,

Вот на меже и рвёт цветочки,
Лопочет… Рот не на замочке.
А солнце пуще припекало…
Ей пить хотелось уж немало,

Репьём всё к бабе приставала,
Не понижая просьбы вала…
А той закончить надо дело,
Вот всё терпела и терпела,

Да и скажи от раздраженья:
«Замолкни, сделай одолженье.
Ступай на речку, воду лопай!»
Ну та пошла, виляя попой…

Пришла туда, а берега‒то
И заросли травой богато,
И далека отсель водица,
Нельзя никак совсем напиться,

К тому ж, там плавали лягушки
И комары роились, мушки,
Жуки скакали по воде‒то,
Вода вся в ряску поодета…

Нет, не встречала речка лаской…
Вот и глядела та с опаской,
Как жизнь некстати вдруг превратна!
А потому пошла обратно…

Пришла, молчит, губа отвисла,
И вся‒то смотрится сверхкисло…
«Ну что, – бабуля ей с вопросом, —
Чай, ткнулась, внучка, в воду носом

И напилась, не встретив лиха?»
А та в ответ с обидой тихо:
«Ступай сама ты, баба, лопай!» —
Не быстороногой антилопой,

А вся претихою улиткой
К меже походкою не прыткой
И поползла, лила слезинки
Горюче, будто бы из кринки…

Ответ её же, слово в слово,
Мы повторяли снова, снова,
Когда душою не хотели
В каком‒то быть нуднейшем деле,

Он поговоркой стал семейной
Да с интонацией елейной.

Любил я к тёте посещенья,
Особо сладость‒угощенья.
А муж её был дядя Петя.
Вот как‒то раз, меня он встретя,

И пригласил вдруг в сад колхозный,
Садовник был он в нём там грозный,
Стерёг плоды от расхищенья.
Уход за ним – его уменье.

Вот в том саду я чудо встретил,
Что нет прекраснее на свете.
Была красивая то птица.
Заворожён, я стал толпиться,

Не отрывая с чуда взора…
И захотелось очень скоро
Её поймать, как многим детям,
И показать бы дяде Пете.

Дупло на яблоне заметил,
И лик мгновенно стал мой светел:
А притаюсь с его я края,
От нетерпения сгорая,

Как залетит, дупло закрою,
Взметнётся радость вмиг горою,
В руках окажется отрада!
Ну надо, значит, так и надо!

Дупла заткнул я было дуло,
Но птица – фырк! – и упорхнула…
Какая горечь и досада!..
Но заглянуть в дупло бы надо,

Вдруг там сидят её птенчата?
И вот рукою скоровато,
Вмиг и залез! Но что такое?
Я влип во что‒то там густое…

И ощутив испуга муку,
Отдёрнул вмиг, аж вздрогнув, руку!
Она измазалась порядком,
А запах жижи был прегадким…

И вмиг сморчком – моё лицо‒то…
Отмыть, отмыть быстрей охота,
И вмиг к ручью стремглав помчался!
И отмывал там четверть часа…

Но запах чувствую доныне,
То испражнения гордыни.
Не чистит ввек она гнезда‒то,
Вот в нём всегда и грязновато…

Как у людей, красы большою,
Да вдруг с отвратною душою.
Идут с спесивым, чванным видом,
В делах подобны ж гнусным гнидам.

И встречусь коль с таким «удодом»,
Вмиг вижу: тот живёт уродом.

Ручей, где руки мыл брезгливо,
Бежал с пригорочка бурливо.
Давая здесь начало речке.
К нему тянулись всех сердечки,

И был для всех он, как ребёнок,
Жил в желобке, как средь пелёнок;
Потом его бежали ножки
Вдоль по овраговой дорожке,

Все огородные посадки
Обрызгав! Капли им и сладки.
Был благородного призванья,
Имел он «Слатенький» названье,

Что слова «сладенький» нежнее,
И был любим, как жизнь, сильнее.
А ребятишкам был наградой,
В жару с купанием – отрадой!

Сторожевого были долга
В саду собаки Днепр и Волга,
Туман, их маленький сыночек.
С Днепром, с Туманом я разочек

И в лес ушёл, весьма довольный,
Авторитет, мол, будет вольный
Давать строжайшие команды,
Они тому и будут рады.

Не убежали чтоб обратно,
Я гладил их, ведь то приятно…
И вдруг увидел я берёзу,
Та необычнейшую позу

Ствола внизу своём имела.
Ах, вот так чудо! Вот так дело!
Шли два ствола сперва отдельно,
Всяк по себе живя, удельно.

Но от земли уж, где‒то в метре,
Своих лишались геометрий,
Срастались в тесные объятья,
При встрече как родные братья,

И расходились после снова…
Я, изумленья выдав слово,
Услышал вдруг: у основанья
Стволов тех шершней шло жужжанье…

И встал с опаской подалече.
И вдруг Туман рванулся резче
И ткнулся в шершней тех уж носом
С прелюбопытнейшим вопросом:

«Вы кто такие есть за звери?».
Открылись вдруг ответа двери,
Туман моментом был ужален,
Вид ошарашен был, печален

Его, и щёлкал он зубами,
Мол, вмиг расправлюсь с всеми вами!
Но вот неистовость‒то роя
Не признавала в нём героя,

Вонзалась в тоненькую шёрстку,
Создав его уму загвоздку:
«А что то, братцы, есть такое,
Что больно псу и нет покоя?».

Дунай стоял, смотрел с улыбкой…
Не то, что храбрости он хлипкой,
А был пожалован уроком
На шкуре собственной, зрел оком.

А потому позволил сыну
Попасть для опыта в картину.
А тот скулил и извивался,
Прочь потерявши вид свой аса…

А любопытства всё лишь ради.
Над ним рой, спереди и сзади,
С боков, нос жаля, жаля ноги…
И оттого он был в тревоге…

Я оторвал его от роя,
И мы спешили прочь уж трое!
И долго‒долго наш Туманчик,
Идя, подскакивал, как мячик,

Вон огрызаяся кому‒то,
Кто вдруг кусал незримо, круто…
Теперь, рой встретив ненароком,
Спешил прочь, сжавшись, боком‒боком…