Альбина Абсалямова - Среди пауз и многоточий (сборник)

А я – не думать об этом.

Репка-сурепка, прочая сор-трава
Снова пробьётся там, и везде, и всюду.
Как ни борись с ней, ни заявляй права,
Снова пробьётся и пробиваться будет.

Брось эти игры в спасение всей земли.
Мальчик, мой мальчик, к чему, для чего бравада?

Там, на Казанке, замёрзшие спят корабли.
Сходим посмотрим? «А большего мне не надо».

А счастье так хрупко, редко,
Почти что недостижимо.
А ты – про войну, разведку,
Про взрывы торпед, ракет…

Синичка на тонкой ветке —
Мила и невозмутима.
По-твоему, все мы в клетке.

По-моему, клетки нет.

И вот ей приснилось: она – Украина.
Её разрывают на сотни частей
Все-все нелюбимые ею мужчины,
Все-все эпигоны из всех плоскостей.

Ей снится: она в золотом сарафане
(О, синяя лента в льняных волосах!)
Стоит – в эпицентре – на самом Майдане,
Стоит – и не хочет стоять на весах.

Стоит – и не хочет; в весну бы, в весну бы! —
Пусть все нелюбимые – посланы вдаль!
А ей бы – единственный!.. Нежные губы —
И в Старом Крыму отцветает миндаль.

Она была самой аполитичной
В этой стране —
Процессы внутри её трогали лично
Сильнее процессов вовне.

не исправить условий задачи, как ни крути.
из таких обстоятельств вряд ли отыщешь выход.

…но если живую воду ему отнести в горсти?
но если самой эту воду, зажмурясь, выпить?

лестницы, лестницы, трубы, огни, огни,
кто ты, откуда в этом большом клубке?
ты-то зачем им? что говорят они
на неподвластном тебе, но твоём языке?

весь этот путь неблизкий – куда, куда?
капли живой воды, золотой костёр.
помнишь? овраг, окошко, в окне – слюда,

и ничего такого про nevermore.

Там, над моей головой, в вышине,
Праздник. Курбан-байрам.
Это так явственно видится мне,
Будто я тоже там.

Это в Тат. Юнках, в деревне, стол,
И на столе – катык.
И занавески льняные в пол,
И за окном – арык.

Бабушка ставит на стол чак-чак,
Мёд, катламу, лапшу.
Гости спешат, ускоряют шаг…

Я им рукой машу.

Воспоминанья о Стамбуле
Всё не уйдут из головы.
Гостиница, и вы на стуле —
Деревьев чертите стволы.

Из бездны бабушки и дяди
Встают рядами за спиной.
Они минуты этой ради
Соединили вас со мной.

Но почему так иллюзорен,
Так скоротечен этот час?

Но вы – оттуда – «Я спокоен.
А ты останешься. За нас…»

У меня в диктофоне ваш голос живёт,
Я включаю и слышу:
На Таксиме народ, и молитва плывёт
Над мечетью и выше.

На Таксиме народ, вы идёте вперёд
(Минареты и крыши),
Вы взлетите вот-вот – и закончится год.
Вы идёте всё тише.

Вы взлетите вот-вот – в золотой небосвод,
Ничего не попишешь…

У меня – в самом сердце – ваш голос живёт,
Говорит мне: «Ты слышишь?…»

Следить за полётом осы, трясогузки,
Прочих летучих тел.
Вести – про себя – диалог не на русском —
С тем, кто тоже взлетел.

Искать в этих волжских рассветах, закатах
Черты Средиземного мо…
Следить за полётом пернатых, крылатых,

Не верить в их «never more».

Лучший город земли дышит морем, точнее,
двумя морями;
Я сижу у самой воды, здороваюсь с кораблями,
Я кричу: «Эге-ге-гей, я приехала, я вернулась!»
Я не знаю, как год прожила без любимых улиц,

Без огромных чаек, без гомона в старом
центре,
Я могла бы остаться, всю жизнь здесь прожить,
наверно,
Даже просто стоять, и считать минареты,
и плакать,
Я останусь – без всякой внутридушевной драки,

Без всех этих – «ну как же, какой остаться,
Нужно там, где родился, и там, только там
пригождаться…»
Ладно, ладно, пусть будет сердце с двумя
долями.

Я сижу у самой воды, здороваюсь с кораблями…

Утром в субботу на улице тишина.
Но из этого самого дома, который обычно она
Созерцает из окон кухни, или вот так, вблизи,
Снова доносятся звуки – «жил» меняя на «жив».

Каждое утро – разные. Танец Шайтана – сейчас.
Огненной ведьмы косы, долгий неистовый пляс.
Это ведь только кажется – нет никого, тишина.

Глупые доводы разума. Музыка. Снег. Война.

Я знала с самого начала —
Он был из тех, которых мало.
Он был из тех, которых нет.
Я это знала с детских лет.

С младенчества, с поры молочной
Мы с ним сроднились нитью прочной.
Я шла за ним, держась за свет,
Вперёд и дальше, след во след.

Его слова, заветы, книги —
Навек со мною, как вериги.
От них не скрыться, не уйти,
Они велят, куда идти.

Они ведут меня по свету,
Они зовут меня к ответу.
Они звенят, они живут,
Они диктуют мой маршрут.

И я иду ему навстречу,
И я его однажды встречу.
И там, в небесной вышине
Он прочитает книжку мне.

Монет было много, едва умещались в ладошке,
А их – ещё больше, сидящих у тёмных оград.
А мне так хотелось ичиги – цветные сапожки,
И очень хотелось узнать, кто такой конокрад.

«Шайтан обещал не шалить», – говорила
бабуля,
Молитвенник старый меня от шайтана спасал.
Но всё ж иногда мне казалось: меня обманули,
И он может взять и пробраться – и в спальню,
и в зал.

Огромная серая книга, увы, не читалась,
И бронзовый дед всё смотрел не на внучку,
а вдаль.
И женщина в белом у входа тревожно прощалась,
Но слёз не роняли, а просто застыли
глаза, как миндаль.

Не кончайся, живая вода,
Не теряйся, не тай слобода,
Погоди, погоди истончаться,
Оставайся такой, как всегда.

Пусть тропинки уводят в кусты,
Полумесяц сменяет кресты,
Деревянные ставни щебечут,
И окошки сияют чисты.