Альбина Абсалямова - Среди пауз и многоточий (сборник)

Пусть белеет берёзья кора,
Запах хлеба летит со двора,
И мальчишки от счастья смеются,
И поют соловьи до утра.

Не кончайся, живая вода,
Не теряйся, не тай слобода,
Погоди, погоди истончаться,
Оставайся такой, как всегда.

И вновь – один и тот же сон,
Он возвращается ко мне:
«Я снова дома, я спасён,
Я – наяву, а не во сне…»

И я твержу: «Не отпущу,
Не для того тебя ждала,
Чтобы теперь отдать врачу,
Чтоб снова вечность, снова мгла…»

Но сон тревожен, зябок сон,
Объятья наши непрочны,
И постепенно тает Он,
И нет надежды верить в сны.

Но ускользающей рукой
Он очень долго машет мне:
«Я снова рядом, я с тобой,
Я наяву, а не во сне…»

И редкий ребёнок так любит отца своего,
И редкий отец свою дочь обожает настолько.
И было так солнечно, так невозможно светло…
А стало темно-необъятно, неправильно-горько…

А вместе мы были не так уж и долго,
Неполных четырнадцать лет.
Но живы Барас и мышонок Иголка,
Нетронут его кабинет.

В руке – венок, в ресницах – дождь.
Зачем отца хоронит дочь?!
Нельзя, нельзя! Живой, живой! —
Венок летит по мостовой —

Его отталкиваю прочь:
Зачем отца хоронит дочь?!
Зачем, зачем? Нельзя, нельзя!
Очнитесь, скорбные друзья!

Нельзя, нельзя, наступит ночь!
Зачем отца хоронит дочь?…

Но бьётся в голове, как мяч:
«Я не умру. Малыш, не плачь…»

– Пройдя сквозь горнило беды,
Ты станешь Сверхчеловеком.
– Ответь, для чего мне это?
Я этого не хотел.

Я правильно жил – как умел.
Я вовсе не жаждал боли.
Но было так много Любови…
Куда Ты теперь её дел?

Куда Ты забрал, для чего,
Всех тех, к кому был я привязан,
С кем был пуповиной повязан?
В чём замысла суть Твоего?

Я вижу повсюду следы,
Но их осязать не умею,
Я выдохнуть даже не смею,
А Ты – про «горнило беды»…

Мне хочется вновь, как тогда,
Смеяться, не ведать печали,
Чтоб руки качели качали,
И не было слова «беда».

Объятья раскрыть, целовать,
Всех тех, кто теперь, за порогом,
Предстал «перед Господом Богом».
А мне – одному куковать…

– О нет, ты не знаешь всего…

– А если и знать не желаю?
А если я не понимаю
В манёврах Твоих ничего?

Ты скажешь: «Однажды поймёшь…»
Да только – какое «однажды»?!
Ты думаешь, станет неважно?!
Да ты, получается, врёшь!

Зачем Ты ладони кладёшь
На голову мне и на плечи?
Ты думаешь, этим излечишь?
Ты думаешь, этим спасёшь?!

Ты думаешь?… – Думаю, да.
Воскреснешь и станешь всесильным.
Ведь я не даю непосильных
Цепей никому никогда.

Я знаю – поверь, не шучу,
Что быть тебе Сверхчеловеком.

– Послушай!!! Зачем мне это?
Я этого не хочу…

Но знаешь – в огромном горе
Тоже есть место любви.
Можешь не верить, спорить,
Дверь запирать изнутри.

Можешь молчать, ругаться,
Можешь не слушать, но
Гибнуть и возрождаться
Свойство душе дано.

Это поймёшь не сразу
(Помнить, болеть, колоть)…
Только воскреснут разум,
Сердце, душа и плоть.

Только там ждёт такое
За поворотом дней,
Что истончится горе,
Станет тоска светлей.

Скажешь: «Да быть не может,
Нет никаких „потом“»,
Слов этих пустопорожних
Смысл тебе незнаком.

Спи, дорогой. Однажды
Это поймёшь, поймёшь.
Ну а пока – неважно.
Спи, мой прекрасный. Дождь.

Ты готовила мне лапшу,
Разминала послушное тесто.
Всё шептала: «Вот будешь невеста,
Я ещё жениха угощу…

Сто гостей приглашу, приглашу,
И сошью тебе платье льняное…»
Я смеялась: «Аллах, мол, с тобою!» —
И в бульон опускала лапшу.

Где ты, бабушка, сколько исчезло лет?
Всякий раз «бисмилла» мне шептала вослед,
Говорила: «Иди осторожно, не пробегай»…

В платье огненном жарко, скорее его снимай!

Ах ты, бабушка, вот бы вернуться назад…
Сколько яблок давал в сентябре увядающий
сад!
Ты пекла мне пирог, накрывала его полотном,

Остывал он и был самым вкусным потом…

Каникулы. Список на лето —
«Каренина», «Бежин луг».
Отчётливо помнится это
И бабушкин-дедушкин юг.

Сосед дядя Миша, который
У турок бывал в плену.
Орех за зелёным забором,
Шашлык как приправа к вину.

Розарий у окон беседки,
Большой невысокий чердак.
Был вечер без праздника редким,
Был праздником каждый пустяк.

Гостей собиралось немало,
Заздравные песни текли.
И море в ракушке звучало
И знало все тайны земли.

Душистые грозди «молдовы»,
Черешня размером с кулак…
И каждое тёплое слово
Забыть невозможно никак.

Это было восьмого мая
Девяносто пятого года.
Мы подкрашивали ограды,
А потом – гуляли вдвоём.

Чуть помедлили у Тукая
(Вечереет, и нет народа).
Как была я прогулке рада,
Как сжимала его ладонь!

Он рассказывал мне о каждом,
Чьё встречалось на камне имя,
И тогда оживали камни,
Превращаясь в богатырей.

Это было огромным, важным,
Я сама говорила с ними,
Обещая, что я воздам им,
Воскрешу в головах людей.

Разве есть на свете забвенье?
Разве есть на свете забвенье?
Разве есть на свете забвенье?
Не забыть – никогда ничего.

Только в нас и живёт воскрешенье,
Только в нас и живёт воскрешенье,
Только в нас и живёт воскрешенье,
Только в нас – и не где-то ещё.

«Счастье похоже на Самарканд,
Или – на Марракеш».
Помнишь, контрольный – за четверть -
диктант?
«Воздух прозрачен и свеж»…

Воздух прозрачен, как в классе седьмом,
Помнишь, столетье назад:
Мы на Островского, старенький дом,
Дети и сад-палисад.

Дети смеются, колонка, вода…
Помнишь, скамейка? Сидим.
Ты предлагаешь: «Давай в города?
Дели, Иерусалим».

Дели! Иркутск, Кишинёв, Воркута -
Помнишь, как ты говоришь:
«Встретимся завтра у школы с утра -
И завоюем Париж».