Габдулла Тукай - Последняя капля слезы

Пускай тропа крута татар,
Но не слепа мечта татар.
Вставай! Встряхнись! Светлеет высь,
И сгинет маята татар!

У наций всех – борьбы разгар,
Буди же зов трубы татар:
Тара-ра-ра! Пора, пора
Менять пути судьбы татар.

Зажги татар ученья жар,
Не пушки нанесут удар,
Наш меч – букварь, а сотни школ –
Вот лучший арсенал татар!

Невежество – позор татар,
Она туманит взор татар.
Учись, вкуси от всех наук,
И счастье ты получишь в дар.

Тогда хитрец с чалмой, как шар,
Не сможет сеять лжи угар,
А «узких брюк» ты не страшись:
Не развратят они татар.

Уйди, зима, от нас, татар,
Ласкайте, вёсны, глаз татар,
Запойте, наши соловьи,
Звени, певучий саз татар!

Свети нам, солнце, грей татар!
Пусть снег сойдёт с полей татар,
Не вечно ж должен он лежать,
Как снег на пике Сен-Готард!

Вьюга. Снег валит с деревьев. Воет вьюга день и ночь.
Ветер гонит снег, но ветру снег кричит: «С дороги прочь!»

Вьюга воет, ветер свищет, набирая силы снова,
Осыпая острым снегом старца нищего, слепого.

Ежедневно у мечети встретим нищего с сумой.
Просит осенью и летом, и весною, и зимой.

Трудно жить на белом свете. Где найти людей хороших?
Так подайте только грошик, нет, не рубль, а только грошик!

Коль на то пошло, скажу я: был он прежде богачом.
Ел он сладко, пил он сладко, не заботясь ни о чём.

Жил в почёте, жил в довольстве, на пуховой спал постели,
Астрахань, Казань, Касимов перед ним благоговели!

А какие были лавки у слепого старика!
Всё купи, что сердцу любо: ситцы, сукна и шелка!

А коляски-то какие, кони, кони-то гнедые!
А какие лисьи шубы, ох, и шубы меховые!

Славно было… Ну а ныне? Посмотрите на суму,
На его нагое тело! Дайте что-нибудь ему!

Угождали богатею все муллы со всей округи,
За него молились Богу, словно преданные слуги.

Перед ним они кривлялись, лизоблюды и лгуны,
По его приказу мчались, как лихие скакуны.

Где друзья его богатства, где они, кривые души?
Где они, куда сбежали все Айнуки и Ахмуши?

О, как больно! О, как трудно! Состраданье где найдёшь?
Только грош ему подайте, нет, не рубль, а только грош.

Днём и ночью у мечети он протягивает руки.
На него мулла не смотрит, – разве изредка, от скуки.

То-то! Деньги есть – и в дружбе все клянутся, тут как тут,
А монетами не пахнет – от тебя друзья бегут.

Не горел бы я, если б ты жгучим огнём не была,
Я не плакал бы, если б ты поводом слёз не была.

Я бы грусть позабыл, я оставил бы песни свои,
Если б ты порождающей горе моё не была.

Волноваться не стало бы пенное море любви,
Если б ты ураганом, вздымающим вал, не была.

Утешался бы я, на луну да на солнце смотря,
Если б ты затмевающей их красоту не была.

Ради жизни покинул бы глушь одиночества я,
Если ты бы стеной между жизнью и мной не была.

От души бы, как дервиш, я Богу хвалы возносил,
Если б дьяволом ты, искушеньем моим не была.

Никогда бы погибели я для души не просил,
Если б ты помутившей сознанье моё не была.

Как Меджнун, не смеялся бы я в ослепленье любви,
Если б ты подшутившею зло надо мной не была.

На стихи походили бы строки пустые мои,
Если б ты отнимающей память мою не была.

Пиши, ясней пиши, перо, и пробуждайся ото сна,
Ведь на земле уже давно весна, лучистая весна!

Пиши, перо моё, пиши, хоть пару строчек напиши,
Чтоб на бумагу перешли волненья сердца и души.

Уже вокруг журчат ручьи весенней радостной поры,
Туман восходит над землёй, восходят синие пары…

Они сгущаются, как дым, и взору чудится тогда,
Что заволакивают мир туманы Страшного суда…

Льды воскресают и плывут, несомы чёрною рекой,
Дробясь, сшибаясь, рвутся вдаль, могильный позабыв покой!

Внезапно кажется тебе, что в судный час со всех концов
На сборище воскресших душ стремится войско мертвецов,

Что вдруг тряхнул рогами бык и Землю удержать не смог,
Что света божьего конец вдруг протрубил могучий рог,

Что все усопшие спешат к порогу Страшного суда:
Какие – в рай, какие – в ад, и неизвестно, кто куда!

Вселенную в зловещий час объемлют ужас и испуг,
Повсюду страшный шум и гам, перемешалось всё вокруг!

Природа в этот грозный миг теряет вид привычный свой,
Как на закате облака – даль стала жуткой и рябой…

Но вскоре истинный свой цвет находят небо и земля,
Готовь зерно, паши и сей, работай, душу веселя!

И солнце сеет с высоты лучи горячие свои,
И прояснился наконец печальный, тёмный лик земли.

В напрасной ярости зима уходит в стуже и снегах.
И шелковистая трава зазеленела на лугах.

Так обновляется всегда готовый к праведным трудам,
Так воскресает люд земной, чьи предки Ева и Адам.

Так с наступлением весны я размышляю ясным днём –
То о кончине я грущу, то восхищаюсь бытиём.

Как счастлив младенец, пока ему колыбель широка;
Для маленького паука малейшая щель широка.

Потом, доживая свой век, задумается человек:
Могила – весь мир, а кому такая постель широка?

Если дорог столь тебе я, знанья мне свои открой,
Поделись своей культурой, как сокровищем, со мной.

Ты же предлагаешь: «Хочешь, душу всю тебе отдам!»
Для чего твоя душа мне, что мне делать с той душой?

Впустую мельница кружится, зерно не мелют жернова, –
Напрасно пыжишься, бедняга, твоя поэзия мертва!

На свете много есть ремёсел, трудись иначе как-нибудь!
Своими грязными лаптями зачем ты топчешь чистый путь?

Пора уже тебе признаться в убогой немощи своей.
Ворона жалкая, о, разве ты можешь петь как соловей?

Не надевай поэта маску, видна отлично масть твоя.
Не хочешь без хвоста остаться – не суйся в клетку соловья!

Лошадей в упряжке пара, на Казань лежит мой путь,
И готов рукою крепкой кучер вожжи натянуть.