Габдулла Тукай - Последняя капля слезы

Я люблю вашу стройность, движений красу, –
Без корсета любая тонка в поясу.

А особенно груди – они так нежны,
Как два солнца весенних, две светлых луны.

Вас за белые шеи люблю обнимать,
В ваших юных объятьях люблю замирать.

О, как трогательны этот «джим», этот «мим»
В вашем лепете сладком: «дустым» и «джаным»! [3] «Дустым» и «джаным» (татар.) – «друг мой» и «душа моя».

В вас любезны не меньше мне, чем красота,
Целомудренность гордая и чистота.

И настолько мне мил ваш калфак парчевой,
С плоской частью передней, с головкой кривой.

Так что, если ишан иль блаженный хазрет
Прямо в рай мне когда-либо выдаст билет,

Но коль гурия, выйдя навстречу, как вы,
Не украсит калфаком своей головы

И не скажет мне: «Здравствуй, джаным!» – не войду
В этот рай, пусть я в адскую бездну паду!

Лишь невежество ваше не нравится мне,
Что вас держит в затворе, во тьме, в тишине.

Жёны мулл мне не нравятся тоже ничуть,
Вас так ловко умеющие обмануть.

Любят вас, если нянчите вы их детей,
Ну а мойте полы – и полюбят сильней.

У невежества все вы берёте урок.
Жизнь во тьме – вот учения вашего прок!

Ваша школа – с телятами рядом, в углу.
Вы сидите, «иджек» [4] Здесь речь идёт о заучивании по слогам, «иджек» (татар.) – «слог». бормоча, на полу.

От природы вы – золото, нет вам цены,
Но погрязнуть в невежестве обречены.

В слепоте вы проводите жизнь, и – увы –
Ваши дочери так же несчастны, как вы.

Вы как будто продажный товар на земле,
Вы бредёте, как стадо, покорны мулле.

Но ведь вы же не овцы! Поверьте, я прав,
Что достойны вы всех человеческих прав!

Не пора ль отрешиться от этих оков?!
Не пора ли уйти из-под этих тисков?!

И не верьте Сайдашу [5] Ахметзян Сайдашев – купец, издатель; выступал против просвещения женщин. , он злобою пьян,
Он – невежда, над всеми невеждами хан.

Не горюй, не злись, редактор: что их злобный вой тебе?
Мёд неси тому, кто хочет яд подсыпать свой тебе.

А по мне – не нужно вовсе обретать любовь невежд,
Ведь никак нельзя смириться с темнотой людской тебе!

Пусть безбожным вольнодумцем называют. Не горюй!
Лишь бы только гнев господний не грозил бедой тебе.

Правдолюб гоним повсюду. Я уверен: день придёт –
И любовь свою в награду принесёт народ тебе.

Знай, редактор, что невежда – это враг извечный твой,
Знай и то, что муж науки предан всей душой тебе.

Людям следует гордиться оскорбленьями невежд.
Пусть бранят: хула такая лишь звучит хвалой тебе.

Если же их одобренья жаждешь ты – беги в мечеть,
Лицемерь, – уж там не будут докучать враждой тебе!

Правду говори, редактор. Правду не боясь пиши,
Запасись терпеньем – трудный путь открыт судьбой тебе!

Четырёх газет владелец, с четырёх земных сторон
Просвещенья устремляет свой поток живой к тебе.

Глубочайшим морем знанья надо стать. Иди вперёд.
Пусть тебя просторы манят, пусть претит застой тебе.

Ужель погубишь ты поэта, и не найдёт спасенья он?
На страсть такую обречённый – ужель на гибель обречён?

Душа моя, будь милосердной и душу не губи мою,
Ведь если я умру – тебя лишь в убийстве обвинит закон.

Смягчись, о ангел! Стань сердечней, ведь ты не мрачный Азраил,
Который отнимает душу, услышав наш предсмертный стон.

Алмаз алмазу цену знает, а цену розе – соловей,
Так не цени ж невежду выше меня, что так в тебя влюблён.

О сколько я стихов любовных тебе, красавица, сложил!
Любви твоею малой крохой – и то я был бы насыщён!

Любовь твоя как будто церковь, я ж – гулкий колокол её,
От мук моих ещё печальней и громче безответный звон.

Тяжёлый занавес разлуки нас друг от друга отделил.
Аллах! Да будет этот полог тобою поднят, вознесён!

Смерть или встреча – вот лекарство от страсти гибельной моей.
Равно – и тем и этим – будет проситель удовлетворён.

Подруга, стань моей душою или мою себе возьми,
У ног твоих с каким восторгом я б погрузился в вечный сон!

Твой муж, твоей любуясь красотою,
Не станет, дева, дорожить тобою.

Возьмёт ещё шесть жён, возьмёт, покуда
Охота брать в нём, ненасытном, люта.

Но горе стать седьмой, скрывать не стану;
До той поры беги скорей к фонтану.

Играй с водою, проливай, наполни
Кувшин прозрачной влагою и помни:

Как серебро, журча и исчезая,
Течёт вода средь сора ключевая.

Бежит от глаз, теряясь постоянно,
Куда уходит? Пропадает. Странно!

Так точно, как ушла вода, уходит
И молодость твоя. Пройдёт. Проходит.

Пропала, утекла, не возвратится.
Так юности пора не повторится.

Следов от влаги не увидя прежних,
Ты скажешь: «Так и я среди соперниц

Исчезну, пропаду, уйду без следа.
Прости навек. Прощайте, зимы, лето!»

Чужие мысли заковать тираны мира, нет, не в силах.
И неудача погасить надежды яркий свет не в силах.
Не для тебя ли изрекал Всевышний: «Дух крепи надеждой!»
Нет, младотурок целовать султана чёрный след не в силах.
Не видно только лишь слепцу: светило для тебя восходит.
Не думай, что оно сверкать в дни тяжких ваших бед не в силах.

А кто родился храбрецом, молчать, кривя душой, не в силах.
Стоять на месте, истлевать, как пень в глуши лесной, не в силах.
Умри же, – но в бою умри, и пусть не знают, где упал ты.
Терпеть двуличие во всём отважный и прямой не в силах.
Душой боец не покривит и изменять вовек не будет.
Кто светлой истиной влеком, идти иной тропой не в силах.

Отвергнет истина того, кто быть её щитом не в силах.
Святая правда и обман идти одним путём не в силах.
Настанет время, и пробьёт султана злого час последний.
Шайтана, как там ни крути, народ иметь царём не в силах.
Боясь, что правда не в чести, ты отступить решил, быть может.
Но разве счастлив будет тот, кто в мире быть борцом не в силах?