Габдулла Тукай - Последняя капля слезы

Он стоял пред ней как кляча. А жена?
Перед ним как гордый конь была она.

Целый день она кричала на него:
«Как? Зачем? И почему? И для чего?»

«Эй, Сафый, подай скорее самовар!»
«Эй, Сафый, сходи скорее на базар!»

«Ну-ка, комнату получше подмети!»
«Ну-ка, в лампе замени скорей фитиль!»

Фатима Сафыю не даёт вздохнуть,
Даже глазом не даёт ему моргнуть.

Не проходит дня без ругани, грызни.
Слово каждое её – укус змеи.

Густо сыпятся напасти, как пшено,
Вот из тысячи я выберу одно:

Фатима сказала мужу: «Эй, дурак,
Что, не видишь? Устарел уж мой калфак,

Поредели ожерелья, жемчуга…
Я ведь – знаешь сам – не старая карга,

Чтоб старьё на голове своей носить!
Ты калфак обязан новый мне купить.

Вот сноха Мусы – не знать бы ей добра –
В новой кофте нынче вышла со двора.

Если б кофту вот такую мне надеть,
Разве стали б на сноху тогда глядеть?

Покупай же мне наряды, дуралей.
На жену свою ты денег не жалей!..»

И стоит Сафый и слушает в тоске.
Скажет слово – вмиг получит по щеке.

Склонит голову Сафый, как битый пёс,
На базар пойдёт, не вытирая слёз.

И последние копейки – рад не рад –
Израсходует на новенький наряд…

Я тебя, читатель, верно, утомил.
Но ведь надо, чтобы облик ясен был,

Облик той, о ком веду я свой рассказ…
Много числилось за нею и проказ.

Началося так. Пришла однажды к ней
Ненавистница-старуха, бич мужей,

Ведьма с тёмной, непроглядною душой,
Прозываемая бабою-ягой.

Эта женщина с пути сводила всех
В омут похоти, измен, дурных утех.

Вот пришла с мешком, уселась и сидит,
А в мешке у ней злой умысел лежит.

Говорит она: «Мне, детка, жаль тебя,
Ведь живёшь ты, свою молодость губя.

Долго думала я о твоей судьбе,
Вот решила, наконец, прийти к тебе.

Ты ещё ведь молода и хороша,
Все томятся по тебе, моя душа;

Ведь по молодости, по красе твоей
Изнывает, верно, множество парней,

Можно ль старому быть верною женой?
Брось любить его! Лежи к нему спиной!

Не губи себя! Чем жить со стариком,
Лучше жить с могилой чёрною вдвоём,

Потому что в сотни раз милей земля
Мужа старого, красавица моя!

Так чего же от него ты не уйдёшь?
Ты красивая, красивого найдёшь.

Старичонка твой не стоит и гроша,
А краса твоя – ведь золото, душа!..

А не хочешь уходить, так можно так:
Тёмной ночью, лишь уснёт он, твой дурак,

Я джигита-удальца тебе найду,
Я красавца молодого приведу.

У него в объятьях – рай. Его глаза
Точно звёзды. Сам он строен, как лоза.

В страстных ласках словно пламень он горит.
Что ни слово – чистым золотом звенит…»

Закружилась у красотки голова.
Прямо в сердце ей запали те слова.

Состоит ведь Фатима из жадных губ,
Из очей, которым каждый, всякий люб.

Не её смутит развязный поцелуй…
Эй, Сафый! Об участи ты своей горюй,

Плачь, бедняга, потому что с той поры
Каждой ночью для забав и для игры

Пробираться молодые стали к ней!
Фатима встречала с ласкою парней,

То один её целует, то другой…
Уходили только с утренней зарёй.

Развлекалась иногда на стороне
И по сходной продавалася цене.

Ведь глаза её к себе манили всех,
Обещая много сладостных утех…

Фагилятен, фагилятен, фагилят!
О проделках Фатимы все говорят…

Дни и ночи, дни и ночи напролёт
Греховодница игру свою ведёт,

А про мужа стала вовсе забывать.
Стала «бабою» Сафыя называть.

Он же видел всё, и знал, и замечал,
Но слепым он притворялся и молчал.

Он любил её и был готов простить:
Всё равно с вороны чёрный цвет не смыть.

Фатима для мужа – молока белей
И воды речной прозрачней и светлей.

Он в жену свою до крайности влюблён,
Ничего не хочет слышать, видеть он.

Заступается за честь своей жены,
Не находит в ней ни капельки вины.

А меж тем уже немало глаз чужих
Видели её в объятиях других…

Фагилятен, фагилятен, фагилят!
Дни и годы, дни и годы всё летят.

Фатима в уютной комнате своей
Всё ласкает, нежит молодых парней.

Но Сафый мирится с горькою судьбой,
Разводиться он не думает с женой.

Если кто о ней плохое говорит,
Он смеётся – хоть душа его горит.

Развестись с женой? Но он ведь не один:
Есть ещё у них детишки – дочь и сын.

Если он их мать прогонит со двора –
У него осиротеет детвора.

Как же может он расстаться с ней, с женой,
С милой спутницей своею дорогой?

Так он думает, и плачет, и грустит,
Но, как прежде, ничего не говорит.

«Был бы умным он, – соседи говорят, –
Каждый день бы не глотал огонь и яд.

О такой жалеть? Любить её? К чему?
Кто с блудницей стал бы жить в одном дому?

За детей Сафый боится, за двоих, –
Что бояться? Пусть двенадцать будет их:

Лучше быть на свете круглым сиротой,
Чем всю жизнь стыдиться матери такой!..»

Долго все кругом шептались меж собой
И ругали бедняка наперебой.

И пришли к нему соседи наконец:
«Разведися с потаскухою, глупец!

Ведь она, Сафый, позорит честный дом,
Будешь ты из-за блудницы под судом!..»

И пришлось ему тогда жене сказать:
«Фатима, мне дольше нечего скрывать.

Не могу я больше жить с такой женой,
Жить иди с своею бабою-ягой.

Пусть тебя счастливой сделает яга,
Кормит, холит, покупает жемчуга!..»

Фатима! Упала в грязь твоя звезда,
Дом родимый ты покинешь навсегда.

Не спасли тебя лукавство и обман,
И лиса ведь попадается в капкан…

И ушла она с подушкою в руке
И с лепёшками в изношенном мешке…

Фагилятен, фагилятен, фагилят!
Ей соседи вслед насмешливо глядят.