Надежда Васильева - Дверь

Он тоже слыл неадекватным,

Как царь Соломон, как Будда…

В фонарном свете снег крошится, словно пенопласт.

А Стинг поёт про инопланетянина в Нью-Йорке.

И свои мысли подметая в сотый, может, раз,

Скольжу по тротуару, по его ледовой корке.

Здесь ночи белые – от снега и от фонарей.

В бессоннице раскачивается замёрзший город:

Дышать спешить им, согреваться, жить скорей,

Чтоб в воздухе особенном жгло новой песней горло.

…и остановилось время,

Чтоб успеть позвонить мне себе самой

Туда, где когда-то грели грезы во время грозы,

Где цунами улыбок сносило с ног, и я щурилась свету звёзд:

«Ты ведь умная, объясни, почему же опять домой

Пробираешься тропами, что едва ли видны?

Почему же на поплавок ты глядишь из речной глубины?

И кто будет поводырем, раз ушёл твой пёс?»

Но никто-никто ничего в ответ мне не произнёс…

Бит дождя по покатой железной крыше

Равномерен. Прозрачные капли с веток

В темноте. Освещенные склоны выше —

Серпантином трасса танцует с ветром.

Выдох паром рассеивается сквозь холод,

Распружинивает свернутая досада.

Каждой каплей ритмичной воздух распорот —

Говорит со мной нотами дождепада.

Ветви голых деревьев царапают край у растущей луны.

С крыши четверо кровельщиков дружно смотрят на запад,

А в долине густые цвета облаков розовато-нежны:

Солнце медленно сдастся. В дымах растворяется запах

Прошлогоднего снега, несбывшихся снов и безликих надежд.

И стучит внутри в такт тем на крыше, что бьют молотками.

Я застыла – размазана кистью закатности крыльев меж —

Провожаю вершины и в склонах заучиваю каждый камень.

Ну, давай уже, засыпай, прекращай наконец мечтать

И надеяться, что непредвиденность произойдёт.

Ночь ореховой скорлупой упакует мою кровать,

Отодвинув подальше безумных идей налёт.

Где там – даже во снах он обходит меня стороной!

Был ли пыл или не был – о том он давно забыл.

Космонавт – у него на Луну, кажется, проездной,

Или словно Икар, примеряет он пару крыл.

А привет от него, не успев долететь до меня, почил.

Воскресить я пыталась, да тщетно: лечи, не лечи…

И простившись, я то, что осталось, спалила в ночи.

А ты, сердце моё, по нему не стучи, молчи.

Засыпай и молчи.

Ты пойми, я совсем не хочу ничего усложнять,

Я хочу, чтобы было легко, будто ласковые лепестки.

Мы как брат и сестра. Нас разъяли, чтоб после соединять

Было что в русле жгучей, тягучей пространства реки.

Яркость утра и пряность заката – захочешь, найдём

По дороге, закутавшись в облачную невесомость.

Не близки мы и не далеки. Просто вместе поем,

Чтобы сбыться во снах друг у друга. Не трону. I promise.

Твоя любовь – кусочки марципана.

Миндальный запах липнет мне к ладоням.

А фото телефоном мы черпаем,

Прищурившись с улыбкой в летнем зное.

На площади в испанском городишке

В зените солнц единственная церковь,

И на стене – перформанса афиша,

А за углом для сцены строят верфи.

Здесь в ночь театр воздвигнут. Недосуг нам

До ночи ждать. Мы сами цирк, раз вместе.

В миндалинах от восхищения сухо,

Адреналин, как на скале отвесной.

Под деревом в тени кафе разъято

На улицу (в сиесту пусто) настежь.

Холодный лимонад из лайма с мятой.

И белой плитки цинк цветком украшен.

Цветная сладость – в ней мой мир крошится

Мозаикой, и наполняюсь ядом:

Я помню – ты не вечно будешь длиться,

Ловлю оттенки воздуха и взгляда.

В закат салют звонка велосипеда

Летит, размазав небо облаками.

Я больше не приеду, чтоб отведать

Миндальный вкус твой – цианистый калий.

Вдруг солнца кусок – лакового, рассветного

На ходу меж высоток и колоколен

Отразится в реке бледно-снежной ветренной

На засможенном городе цвета моли.

Розовится, отблескивая длинными стенами.

Рассекречу, что мне улетать пока рано:

Я взошедшее солнце сполна отведаю

И запью это звуками песен рваных.

С весенним ветром

Время из памяти режет узоры мозаик,

Воспоминания с блюдца событий лакают…

В кафе за соседним столом полунаклон головы,

И солнечный луч сквозь листву освещает профиль.

Случайно увидев, я вздрогнула, – нет же, не может быть!

Макаю свой взгляд в подоспевшую чашку кофе.

Нет, это не он, просто дивно похож. Отчего-то смешно,

Что хор моих мыслей кому-то поет без ответа.

Мерещатся зыбко приметы. В приветах его – одно:

Посылки подальше в обнимку с весенним ветром.

Цветущая вишня, растрепанная, как календарь отрывной,

Меж стульев и столиков разметена лепестками.

Пожалуйста, официант, принесите воды стакан мне.

Нет… лучше меня окуните в нее с головой!

А тебя я застегиваю на все пуговицы —

Чтоб сидел у меня ты внутри, не показывался.

И с чужим я лицом выхожу на улицу,

Потому что лица своего у меня не осталось.

А навстречу идут равнодушные, чужелицие,

Ярко выраженные они, суетятся, сутулятся,

Ты один не пройдешься со мной по столице —

Спрятан ты, и не ярким цветком в петлице,

А внутри, застёгнутый на все пуговицы.

Облака словно рёбра, сквозь них по закату бежевому

Маракасами стрекот кузнечиков шелестит —

Этот звук невзначай процарапает раны свежие,

И вдруг вдарит литаврами летнего вечера хит:

«Там-та-дам» – бас пульсирует гулко между колосьями,

В середине груди – как из ямы оркестровой – слышен бой.

И раздвинуты воплями – птичьими ста-голосьями —

На недостижимость, в которой с одним я, а ты – с другой.

Это дни – что ни музыка, то звучит, как Placebo.

Даже если ритмично, то всё равно слишком печально.

Без особой причины вдруг делается невыносимым

Всё вокруг, и мечтаешь, чтоб разом все замолчали.

Поменять что-то в буднях (по мелочи или махом) —

В эхе звездной тоски надувается страх мой флюсом:

Что не вырулю в том, с чем меня сюда кто-то бахнул,

Что-то ждёт от меня, а сама возьму и сольюсь я?

И на этот вопрос – самый трепетный, важный самый —

Не ответ, а бессмысленный лепет – не сделал столько!

И висками стучит в напряжении, как экзамен —

Тема выбора ноющим голосом Брайана Молко.

Двойников твоих сотни повсюду и тысячи клонов —

Остаюсь я один на один с тишиной в каждой мышце.

В ощущении – струны натянуты в воздухе плотном,