Надежда Васильева - Бесовы следки

Редактор Элина Георгиевна Растатурина

© Надежда Борисовна Васильева, 2018

ISBN 978-5-4490-6200-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всю ночь мерещилась большая чёрная подстреленная птица. Всё пыталась взлететь и не могла. Только беспомощно махала крыльями. Татьяне хотелось, чтобы птица непременно улетела. Чувствовала себя этим подранком. И молила – то ли себя, то ли её: – Ну, давай же, лети, ну!

Даже муж Анатолий проснулся и тронул её за плечо.

– Танюш, ты чего?

Но она не ответила, а только досадно отвернулась. И снова эта птица: ещё один рывок, ещё взмах растрепанных крыльев… Над поляной закружились чёрные перья, птица всё-таки взлетела, набрала высоту и уже почти скрылась из виду, но почему-то вернулась обратно, паря в воздухе, над самой её головой. Теперь уже отчетливо было видно, что это король птиц – чёрный дятел. И вдруг… выстрел! Дуплетом! Распластав крылья, птица замерла в полёте, её тень легко опустилась на поднятое к небу лицо Татьяны. Мягкое прикосновение бархатистой глади оперенья, волна холода, пробежавшая по крепко сжатым скулам…

Сквозь сон услышала, будто кто-то легко стукнул в окно. «Татьяныч!» Что это? Чей голос позвал её сейчас? И кто мог стучать? Они ведь на пятом этаже… Господи! Прямо мистика какая-то!

Открыла балконную дверь. В лицо пахнуло талым снегом. На улице ни звука. Однако в голове отчетливым эхом все ещё звучало: «Татьяныч!»

Включила свет, взглянула на часы. Пять утра. Прошла на кухню, взяла с подоконника сигареты, закурила. Что же это за чертовщина такая? А может, Федька забил тревогу? Так вроде всё в порядке…

Федька – её домовой. Она любит рассказывать про него своим знакомым. Те изумленно округляют глаза: «Ты, врач, и веришь?!»

Татьяна пропускает это мимо ушей. Федька ей дорог с детства. Это все, что осталось у неё на память от бабули. Та передала ей Федьку в последнюю их встречу, словно предчувствовала что… «Я – старая, ему со мной скучно, а тебе ещё послужит…» Научила, чем заманить Федьку в сумку, как выпустить на новом месте, где поставить для него угощение да не забыть прошептать трижды простенькое, однако весьма важное присловье: «Домовой, домовой! Приходи дружить со мной. Будем вместе жить, будем крепко дружить. Я – тебя, ты меня – любить».

И до того Татьяна часто думала о Федьке, что даже пыталась представить, какой он на самом деле: мохнатый, с мягкими, как у кота, лапами, по-собачьи умными глазами и с цепким обезьяньим хвостом. Невидимый Федька, бабулин любимец, служил ей верно. Если Татьяна вдруг засыпала, забыв выключить свет, он предупредительно вырубал пробки. А однажды спас от пожара. В четыре часа ночи ни с того ни с сего зазвонил будильник. Распахнув дверь на кухню, Татьяна увидела, что металлический диск электроплиты раскален докрасна. Деревянная хлебница, рядом на столе, уже принялась тлеть.

Выключив плитку, она взяла будильник в руки, не веря своим глазам: стрелка звонка стояла на семи.

Муж все её разговоры про Федьку воспринимал с ухмылкой: мол, чем бы дитя ни тешилось… Но последний случай заставил и его озадаченно почесать в голове. Как-то вечером вся семья тихо-мирно смотрела телевизор. Вдруг в прихожей кто-то запищал. Потом послышались чьи-то лёгкие шажки по линолеумовому полу. Ни кота, ни собаки в квартире не держали. Чертыхаясь, Анатолий пошлёпал в кухню да так и обомлел: настенный шкаф с посудой накренился, вот-вот рухнет. Гвозди отошли от стены сантиметра на четыре. Ещё немного и было бы звону на весь дом. Обласкивая Федьку добрыми словами, Татьяна налила ему в блюдце сливок и поставила около электроплиты. Анатолий только головой покачал, а сам утром первым побежал смотреть, принял ли Федька угощение…

Сколько раз предостерегал их Федька от беды. Вот и этот тревожный стук в окно… Что-то случилось, как пить дать… Только что? А в голове снова прозвучало: «Татья-ныч!!!» Боже мой! Она сразу всё поняла! Так звал ее только Титыч. Несколько часов назад она впервые за четверо суток оставила его в больнице одного. Приступ миновал, и он, наконец, успокоился, заснул. Она еле отходила его в этот раз… А дома, скинув плащ и сапоги, рухнула на диван и провалилась в душную глубокую яму.

И вдруг этот стук!.. Надо бежать! Кинула в сумку сигареты, щёлкнула замком двери. На одном духе пролетела четыре лестничных пролёта. Так и есть! У крыльца уже разворачивалась «скорая». Андрюха, дежурный водитель, распахивая перед ней дверь кабины, выдохнул: «Умер! Михална!» – и хотел ещё что-то добавить, но она ошпарила его негодующим взглядом:

– Не каркай! Жми, давай!

А когда неподвижное и такое чужое тело Титыча отнесли в морг, попросила того же Андрюху отвезти её в лес.

Только-только начал отсчитывать первые дни апрель. На опушках проталины уже обсохли. Грязный снег в низинах ноздревато топорщился, стыдливо пуская из-под себя на дорогу мутные ручьи.

В прошлом году в это же время они с Титычем уже вовсю собирали и закатывали в банки берёзовый сок. «Суковица», как называл берёзовый сок Титыч, хранилась в гараже до самой осени… Ах, Титыч, Титыч! Умереть в такую пору! Когда всё, наконец, словно очнувшись от обморока, оживает после нудной и такой постылой зимы… Белые стволы берез пачкали руки. Гладкая берёста холодила ладони. От соприкосновений со стволами плащ забелел известковыми пятнами. И только Титыча больше нет!.. Голова снова наливалась свинцом. Господи! Хоть бы выплакаться, что ли! По-бабьи, с причитаниями, с жалостью к себе… Только чёрта с два! Бабьего, видно, в ней мало, потому и не разродиться душе безутешными слезами, хоть не было в её жизни более истошного горя. Бабуля, которую считала она самым близким себе человеком, умерла, когда Татьяна была в плавании. На могилу к ней она не ездила ни разу. Не признавала венков и памятников. Память не в холодных камнях и бумажных цветах… Вот и вышло, что со смертью родного человека она так близко столкнулась впервые. Да, родного, она не оговорилась, хоть и знала Титыча всего лет пять, не больше. Такое бывает. Ведь истинное родство по духу, а не по крови. Он не был её родственником. Познакомились в поликлинике, на приёме…

– Ну, кто там следующий? – устало заглянула Татьяна в дверной проём. Терпеть не могла приёмов! Ещё операции ладно… С годами вся эта врачебная практика и вовсе надоела до тошноты. По молодости нравилось чувствовать себя хозяйкой, от которой зависят все эти такие беспомощные люди. Из серой массы ноющих и жалующихся научилась от скуки выделять тех, с кем общаться было интересно. Даже стала ждать таких встреч и, к удивлению медсестер, в таких случаях вся расцветала на глазах. Правда, случалось это редко. Чаще были дни, полные болотной тоски, когда, позёвывая, то и дело с тоской смотрела на часы и мечтала лишь о том, как бы скорее облачиться в лесную одежду, вскинуть на плечи рюкзак и почувствовать под собой упругое сиденье мотоцикла. Тот, кто видел Татьяну на приёме, не мог представить её в ватных штанах, болотных сапогах, в накинутой на плечи фуфайке. И наоборот, кому приходилось с ней охотиться, не верилось, что эта метко стреляющая и такая уверенная в лесу женщина может носить накрахмаленный халат, туфли на высоком каблуке и пышную высокую причёску. Боже! Скорее бы в лес!