Надежда Васильева - Бесовы следки

– Больной! Нельзя поживее? – поторопила она чуть замешкавшегося за белоснежной ситцевой ширмой мужчину.

– Меня вообще-то Титычем все зовут, – донёсся до неё спокойный мужской голос.

– Неужели? – приподняла бровь Татьяна, а сама всё пыталась угадать по голосу, сколько же ему лет. Похоже, около пятидесяти. Взглянула на карточку. Ого! Ошиблась на целых тринадцать лет!

– Ну, раз так, садитесь, Титыч, – и, не скрывая любопытства, кивнула на стул, что стоял сбоку от стола.

– Как кличут? Иванов? Петров? Сидоров? – ёрничая, улыбнулась она, радуясь тому, что какой бы ни был, а последний на сегодняшний день и впереди выходной…

– Так точно, дочка, Сидоров, и звать Иваном, – охотно откликнувшись на её шутку, отрапортовал он.

– У-у-у-у! Чую военную выправку! В каких войсках служить изволили?

– В ракетно-костыльных, милая, – лукаво прищурился он.

– Охрана, что ли?

– Она.

– Стало быть, выстраивали вечером своих «орёликов», ставили перед ними важную государственную задачу по охране объектов народного хозяйства и… погромыхали, родимые.

– Откуда и знаете всё?..

– Хм! – усмехнулась Татьяна, подпёрла щёку кулаком, с интересом стала разглядывать пожилого человека, диву даваясь, какое у того моложавое лицо. Пепельного цвета волосы лежали волнами, будто только после бани. В продолговатых серых глазах играла улыбка. «Ну и дед! Хоть под божницу сажай! – с удовольствием отметила про себя она. – И юмора, и ума, и достоинства в меру… А ведь редкий человек умеет красиво стареть»…

– На что ж, милейший Иван Титыч, жалуетесь?

– Да косточка на ноге что-то вспухла… Давно беспокоит. Помоги, дочка, чем можешь. Не любитель я по больницам ходить, да хочется к весне в хорошей форме быть. До леса я сам не свой.

– Неужели?! – Лицо у Татьяны засветилось. В лес ездили они с мужем почти каждый день, с марта по ноябрь. Зимний лес Татьяна не воспринимала. Ей, выросшей в южных краях, он казался мёртвым. Застылые деревья, снег – белой простыней, как в покойницкой. Зато летом…

В лесу Татьяна любила ходить одна. Анатолий долго не мог к этому привыкнуть, всё боялся, что она заблудится. Чудак. Как можно заблудиться в лесу? Она никогда не брала с собой компаса, не выискивала дорогу по солнцу или ещё каким приметам. Собьётся с тропки – глянет на верхушки сосен и крикнет: «Лес Борович! Куда идти?» Повернётся вокруг – глядь: мелькнуло что-то в глазах, будто кто платком махнул. Туда и идёт. Выбьется с грибов – опять к Лесу Боровичу за советом. Не в ту сторону пойдёт – вся об сучья да об ветки обдерётся, спотыкаться начнет. Тут и ёжику понятно – поворачивай обратно.

Охота и рыбалка были любимыми темами её разговора. Как говорится, на ловца и зверь бежит. Лес любит… Значит, родная душа. Это хорошо.

– Работаете ещё? – поинтересовалась Татьяна.

– Нет, на пенсии, четвёртый год уж… Рыбачу, охочусь, грибы да ягоды своей хозяйке ношу.

– Счастливый! – с искренней завистью вздохнула Татьяна. Губы Титыча чуть тронула добродушная усмешка.

– Всему свое время. И вы, голубушка, от счастья этого никуда не денетесь.

– Скорее бы! – вполне серьёзно вырвалось у неё. – Была б моя воля, всю жизнь в лесу жила! – И, совсем неожиданно для себя, спросила: – А дробь «тройка» у вас есть?

– А как же!

– Ну, тогда, Титыч, я с вами играю! – радостно потерла ладони Татьяна. – Вот вылечу вашу косточку и в благодарность потребую, чтобы в лес с собой взяли да по местам своим заветным провели…

– Непременно. Я их в секрете от хороших людей не держу.

Так началось их знакомство. С тех пор в лес они ездили втроём, они с мужем и Титыч. Дед, как все карелы, был немногословен. Она в лесу лишних разговоров тоже не любила. Приехав на место, Титыч в двух словах, а чаще при помощи жестов объяснял, что к чему, и они расходились.

Только вечером у костра за чаем Титыч неторопливо рассказывал об особенностях каждого болотца, бора, вырубки. Откуда и знал столько… Рядом с ним Татьяна отдыхала. Глаза у Титыча всегда излучали уют, таили в себе улыбку. Даже если охота или рыбалка были вконец неудачными, ни на лице, ни в голосе не появлялось раздражения. С ним было приятно и просто молчать. Татьяне не надо было дважды, как Анатолию, объяснять, почему поплавки лучше из берёсты, а не из пенопласта, в каком месте ставить сети, как делать чучела. Иногда Татьяна с удивлением замечала, что даже думают они с Титычем об одном и том же. Раскричится скрипучим голосом сойка – «Противная птица!» – мелькнет у неё в голове. «Не люблю соек», – вслух произнесёт Титыч. Или, выйдя на опушку, насквозь пробитую солнцем, остановятся, улыбнутся друг другу. И какие уж тут нужны слова? А Анатолий крутит головой, не понимает: «Что остановились-то? Пошли!» И даже ревновал, то ли вправду, то ли шутливо… На что Татьяна грубовато отшучивалась: «Уймись, мой милый! Ты рядом с дедом, что племенной жеребец. Куда ему до тебя!»

Про своих жену и детей Титыч почти никогда не рассказывал, словно эта сторона жизни меньше всего его волновала. Татьяна видела его «супружницу» дважды и с первой же встречи невзлюбила её. Попадется же человеку такая!

Анастасия Макаровна была второй женой Титыча. От первой детей у него не было, она погибла в самом начале войны. Анастасия Макаровна была младше деда на целых четырнадцать лет. Он взял её с двумя детьми, а своих так и не завёл.

…Тревожный сигнал машины заставил Татьяну вздрогнуть. Это Андрей. Ну, парень! Ведь русским языком сказала, чтобы не ждал, уезжал. Пойти отругать да отправить в больницу. Попуток здесь много, и без него доберусь до города к вечеру.

Целый день одна бродила по лесу. Мысли, цепляясь одна за другую, кружились в медленном хороводе.

С сосновой ветки тяжело взлетел глухарь. По привычке дёрнула плечом, как бы скидывая двустволку. И сразу вспомнилось, как ходили с Титычем на глухариный ток. Было это год назад, в начале мая. И хоть по вечерам в воздухе ещё чувствовался запоздалый дерзкий морозец, почки на деревьях уже треснули, дразня зелёными язычками. Молодая трава настырно пробивалась сквозь колючую щетину прошлогодних бобылок. Всё вокруг жило и дышало, выбирая из недр земли чудотворную силу.

В ожидании рассвета три часа сидели они у костра. Анатолий прикорнул на куче валежника. Они с Титычем тихонько беседовали.

– Дед, откуда у тебя такой нож классный? – спросила Татьяна, разглядывая шедевр ручной работы.

– С войны храню. У немца отобрал.

– А ты что, воевал?

– А как же?

– Почему ж тогда льготами участника не пользуешься?

– А на что они мне? Чай, не инвалид, ещё сила в руках-ногах есть… Это супружница моя всякий раз этим удостоверением трясёт, когда тряпку какую дефицитную достать хочет. По мне эти бумажки – были, не были… А вот нож добротный, ты это верно подметила. Уж столько лет служит… Нравится? – Она кивнула. – Тогда дарю. Держи!