Надежда Васильева - Бесовы следки

Сам дом срублен был основательно. Половицы в сенях из широченных плах. Где только и брали такие?! Русская печь, что занимала четверть избы, до сих пор топилась исправно. И даже в заколоченных ставнями окнах стекла в рамах уцелели. Из мебели сохранились, правда, только лавки да стол. Из посуды миски и чайник. Дед укладывался спать на печку, они с Анатолием на пол. Среди ночи дед, бывало, не раз подойдёт к ней и подоткнёт под сенной матрас старенькое одеяло, чтобы ей ненароком не надуло в спину. И от этих его заботливых прикосновений по всему телу разливалась сладостная нега… Эх, де-е-д!

А в сенях уже снова стал собираться народ.

– Кто это? – донесся до неё чей-то любопытный шёпот. – Дочка, что ли?

– Не-е-е, докторша, которая лечила…

– А чего это она так долго возле него сидит?

– Кто её знает…

Татьяна поняла, что время уходить. Тяжело поднялась, отозвала хозяйку в сторону.

– Анастасия Макаровна, не разрешите ли на память взять? – и кивком головы указала на нож, что висел на стене.

Та замялась.

– Э… дык… как дети решат… – И вдруг усмехнулась: – Сыновей двое. Им, поди, нужнее. Так что… не зн-а-ю. – А в бегающих глазах так и читалось: «Теперь уж не дед, а я буду решать, и вряд ли тебе здесь светит что, голубушка».

– Ясно! – выдохнула Татьяна. И, не прощаясь, вышла на крыльцо. Хотелось скорее глотнуть свежего воздуха. Горло сдавило так, словно перехватили его потными цепкими руками. Найда опять уткнулась носом ей в колени. А ей вдруг смертельно захотелось спать. Захотелось так, что стало подташнивать. Боже! Скорее бы коснуться головой подушки. Что это с ней? Только бы не упасть… Вот и их подъезд. Чёрт побери! Ей не подняться на пятый этаж… Неужели так опьянела с одной стопки? Все плывёт перед глазами!.. Ступеньки слились в одну серую ленту. Титыч! Милый! Я ведь так и не успела отвезти тебя на рыбалку. А ты просил тогда, в больнице… «Возьми меня, Татьяныч, с собой на рыбалку, ладно? Хоть пользы от меня теперь никакой, понимаю, да больно хочется ещё хоть раз на воду посмотреть…» «Дед! Милый! О чём разговор! Будь я – не я, если не отвезу тебя на озеро! Идти не сможешь – на руках понесу. Вот увидишь! Провалиться мне на этом месте!..»

Не провалилась!!! А его больше нет! Вот она, чёрная подстреленная птица… И снова в памяти, надрывая последние нервы, далеким эхом прозвучал родной голос: «Татьяныч!!!» Жуткое эхо это беспомощно металось внутри пятиэтажного каменного колодца, испуганно отскакивая от наглухо закрытых дверей: «Татьяныч!», «Татьяныч!», «Татьяныч!», пока, наконец, колокольчик дверного звонка не прервал этот, полный отчаяния, то ли крик, то ли шёпот.

Наутро вставать не хотелось. Болела голова, болела как-то необычно нудно. Даже трудно было открыть глаза… Боже! Что это?! Потёрла руками веки. Что за чертовщина?! Маришка!!! Доченька!!!

– Ну что ты, мам, так кричишь? – сонно отозвалась с постели та.

– У нас в комнате свет включён?

– Да-а… А что, выключить? Ты ещё спать будешь? Но Татьяна не ответила. Только бы не напугать всех… Слышала, как моется в ванной Анатолий, как пыхтит на кухне чайник, как позёвывает и потягивается на кровати Маришка… А перед глазами ничего, кроме чёрной стены!

Снова сомкнула веки. Воображение вырисовывало привычные картины домашней обстановки. Сразу за диваном книжная полка, что отделяет Маришкин уголок в их тесной однокомнатной квартире. Справа у стены сервант, в который удачно вписался телевизор. Над дверью, что ведёт в кухню, причудливо выкроенный ею занавес. В самом углу шкаф. Рядом кресло-кровать и журнальный столик на колёсиках, который они раскладывают и накрывают, когда приходят гости.

Дотронулась рукой до стены, погладила пальцем ворс ковра. Дотянулась до ночника, включила, надеясь увидеть вспышку света. Ничего подобного!.. Словно бросили в чёрный колодец и закрыли сверху плотной крышкой…

От ужаса на голове стало стягивать кожу, будто кто заплетал ей волосы в тугие косички. Снова вспомнился сон и чёрный дятел… Спокойно, Татьяна! Спокойно! Сейчас всё пройдет. Бывает же временная потеря зрения на фоне нервного потрясения. Бывает же такое, ну, ведь бывает!

– Вставай, Татьяна, вставай, на работу опоздаешь! – Это мимо прошёл Анатолий. Сейчас будет одеваться. А вот проскочила в ванную Маришка…

– Тебе что, сегодня во вторую? – не унимался муж. – Что молчишь-то? Уставилась, видите ли, в одну точку и мечтает с утра пораньше… Титыч, конечно, святой человек, жаль старика, но ведь нужно же себя как-то в руках держать… Неужели Макаровна так расщедрилась, наугощала?

– Толя, подойди сюда, закрой дверь в кухню, сядь…

Тот послушно присел на краешек дивана.

– Говоришь таким голосом, словно в наследство тебе невесть какую сумму отвалили и ты не знаешь, что с ней делать…

По голосу чувствовала, что он ехидно улыбается. Идиот!!! А перед глазами всё та же стена. Чёрная, глухая, невыносимая!

– Я ничего не вижу, понимаешь? Ослепла! Полностью! Маришке пока ничего не говори, пусть спокойно уйдёт в школу… Я вчера выпила только одну стопку… Так что оставь свои дурацкие шуточки! Мне просто было плохо… Уже вчера было плохо, слышишь?

Он молчал. Она близко ощущала его тревожное дыхание.

– Ты что, серьёзно? – взял её за руку.

– Неужели похоже, что я шучу?! – раздраженно вырвала она руку.

Вошла Маришка.

– Чего вы тут шепчетесь?

– Мама плохо себя чувствует… Ты давай кушай да иди в школу.

– Мам, ты чего? – наклонилась к ней Маришка. Татьяна закрыла глаза. Нежные губы дочери коснулись её щеки. – У тебя голова болит?

– Да, иди, доченька, я посплю. – И отвернулась лицом к стене. Маришка игриво пощекотала кончиком косы ей под носом. Как приятно пахнут её волосы! Птенчик мой… Ей ведь ещё только двенадцать… Случись что с ней… А впрочем, что я нюни-то распустила раньше времени? Нужно немедленно вызвать «Скорую». Пусть отвезут в больницу, сделают снимки, вызовут Сергея Петровича… Он толковый мужик, хоть и любит выпить. Если что серьёезное, пусть отправляют в Ленинград спецрейсом, там, в институте, есть неплохие нейрохирурги…

Ах, дед! Ах, Титыч! Что же ты со мною сделал? Вот она, чёрная тень, закрывшая лицо… А ведь раньше никогда не верила в сны, считала их бредовой прихотью бездельников.

Снова открыла глаза, и снова натолкнулась на стойкую черноту. Горько застонала и в ярости взмахнула руками, словно хотела разорвать тёмную пелену. Но голова бессильно откинулась на подушку. Из открытых невидящих глаз медленно выкатились слёзы.

Институт нейрохирургии имени Поленова, где валялась Татьяна уже третий месяц, славился своей доброй репутацией по всей стране. Однако профессора и приглашённые консультанты, изучая снимки и результаты анализов, в недоумении разводили руками. Зрение не возвращалось. А ведь ничего не болело, не беспокоило. Мучилась только от досады. Сама врач, она никогда не предполагала, что медицина может быть столь бессильна.