Геннадий Болтунов - Ищешь одно, а находишь другое. Стихи

Правда начиналась с полу-лжи.
До сих пор царапины свежи.
С полуправды начиналась ложь,
исподволь точила острый нож.
Восхищаясь, млела клевета,
занимая общие места.

Что случается – случится,
если это суждено.
Нам бы только научится
погружению на дно.
Но,
не тем всплываем местом,
и встреваем не в тот грай,
занимаемся протестом так,
что тесто через край
выползает,
попытавшись
мир собою удивить.
Наблюдают, кто постарше,
соль пытаясь уловить.

Разволнованы горожане, —
диктор, золотце, златоуст,
обнадёжил: «Подорожание
будет доллара, а не чувств».
И, чем дальше, тем звонче ржание, —
ожидается подорожание…
Биржа мечется,
люди лечатся,
ставя свечи
за Человечество.

Вполне нормальная привычка
проснуться бодрым и здоровым.
Владеют ею электричка
и конь педальный, и корова,
и человек, везущий тачку,
что просвистел свою заначку, —
про чёрный день не бережёт.
Сражаться может – на кулачках,
идти вперёд, пусть на карачках,
и ржать над жизнью.
Он и ржёт.

Да, ржёт, но он не сумасшедший, —
Ржёт ведь над жизнью лишь прошедшей,
а не над той, что предстоит,
и над которой сам стоит.

Тяжелы сентября облака
потому, что на них тоска,
в тёмно-сером вчера разлеглась
слёзы лить. —
Эй, злодейка, слазь!

Облегчи облака до тучек,
дай поймать ясный солнца лучик,
листьев золото осветлить!
Рано, глупая, слёзы лить!

Ведь листва, полетав слегка,
опадёт. – Вот тогда – тоска,
но не долог её аппетит:
снег на голову прилетит.

Век накопил добра златые горы.
Недобрый взгляд, исполненный укора,
взирает дико, глядя на добро.
А бес, балбес, уже залез в ребро.

Простёрся взгляд от края и до края,
горы добра почти не разбирая,
и не пытаясь влезть к нему в нутро. —
Ведь пропасть не означена краями,
поскольку так устроена хитро,
что всё добро покоится на хламе.

Гора добра, за ним и реки в горы,
повсюду раздаются разговоры,
мол, рынок тем хорош, что все вольны.
Своим добром торгуют пацаны,
не веря в то, что были времена,
когда к Добру не клеилась цена.

Два ящика, да три доски,
да сверху ворох из тряпья. —
Шалаш готов, почти что скит.
Над ним круженье воронья.

Есть крыша – мысли причесать,
найти, что на сердце болит,
светло поплакать, поплясать,
забыв, что ближними забыт.

Предновогодье.
До встречи в Новом!
Мы ждём сегодня
совсем иного:
чтоб слёзы только
когда смеяться,
притом до колик
(мы все – паяцы).
До края света
смешить друг друга,
как могут это
жара, да вьюга.

– Любви, хорошеньких,
тех, кто приглянется…
Уходит прошлое
и не оглянется.
Сначала шагом,
но ускоряется….
Что было благом нам,
пусть повторяется,
не возвращаясь,
а – по орбите!
Зло – не прощается,
уж, извините.

Мы – люди добрые,
но в том и дело. —
Нельзя, чтоб гоблины
глядели смело.

Мы, ждём сегодня совсем иного.
Ведь есть в природе своя основа:
Подъём спиралью на пик хорошего,
н не стирая границы прошлого.

Живёт – провинция.
Здесь все – провидцы. —
Да и приписаны
к одной больнице.

Сколько человечество живёт,
столько человечество гадает,
веруя порою, или зная,
кто явил его, кто призовёт.
И лишь тем, кто перестал гадать,
приоткрыта мира благодать.

Думаю, с вами такое бывало. —
Ищешь местечко в лесу для привала,
дабы обзор был, но тень прикрывала,
и, чтоб не видеть лесоповала.

Вроде, нашлось оно, это местечко:
с горки видны и дорога и речка,
тень не угрюма, в ней солнца оспинки. —
Вот бы прилечь, поваляться на спинке
на удалении от бурелома.
Рядом, на страже, ёлки в шеломах.

Да, на беду, и маслят там, без счёта.
Отдых не ждут! Вновь работа до пота.

Выступит пот, комарих привлекая:
туча не туча, стая не стая,
но надвигается, стелется низко,
можно оглохнуть от звонкого писка.
Машешь руками, лупишь по коже
собственной, бросив корзину и ножик,
лишь бы быстрее с пригорка скатиться,
там, где водица, речная водица.

Над собой чтоб приподняться,
встретив дружеские лица,
отправляюсь я слоняться
и найти, и прислониться,
что к знакомой, что к подружке,
что губами к пене в кружке…

Главное – чтоб постепенно
начинала таять пена.

За окошком Божья милость
в виде Солнышка явилась.

С утра у галок попрыгалки.
Их крики радостные: «Я», —
не хором и не в перепалке,
разносятся во все края
(не путать с ором воронья. —
Корёжит слух и видом жалки).

Мы, протерев глаза, взираем,
сквозь окна смотрим на галчат:
до полузабытья кричат
и – сольно, не перебивая.

Там каждый «я» своё топорщит
так, что будильникам хоть плачь.
Был палачом бы, взял топорчик,
но я, ни тать и ни палач.

У меня на сквозняк аллергия,
не могу проходить сквозняком,
где спокойно проходят другие,
не жалея почти ни о ком.

Одни метут, скребут, все протирают
два раза за день и моют пол до дыр,
но, за окном творится что, не знают.
Им некогда взглянуть на Божий мир.
А у других – порядок. Вот дела!
Всё успевают, все идёт в поделки.
Хотя и попадают в переделки,
такие же, такого же числа.

В снега ушла округа,
беснуется пурга.
Решил, снимаю угол
у своего врага.

Не стоит сомневаться.
Лишь назову цену,
куда ж ему деваться?
Забудет про войну.

За мировую дёрнем,
он зачехлит ружьё.
Враг не бывает вздорным,
не друг же, ё-моё.