Людмила Козлова - Не горюй!

Два родника живой воды.

Ну. что же ты замолк – не слышно?

Пропой ещё хоть пять минут.

Под неуютной этой крышей

Всё больше плачут. Не поют.

Всё громче тягостные споры,

И всё отчаяннее злость,

Как будто едким наговором

Всё проколдовано насквозь.

Пропой, сверчок, ещё немного!

Лишь песня кончится твоя —

В четыре стороны дороги

Уйдут от этого жилья.

По тропе лесной заиндевелой

Еле-еле движется паук.

Этот ткач и хитрый. И умелый

Отморозил восемь ног и рук.

Мыши и холёные кроты

Спрятались по гнёздам и по норам.

Холода спустились с высоты.

И зацвёл иньяк по косогорам.

_________________

Иньяк – ромашка сиреневого цвета – цветёт осенью

Дождик суетится за окном,

Трогая забрызганные стёкла.

Улица, окованная сном,

Дрогнула, расслабилась, размокла.

И дома, дремавшие в тиши,

Разными тонами зазвучали.

Вон ручей родившийся бежит,

Как река великая в начале.

И несётся, струями звеня,

И кричит, обтачивая камень,

В е трами обмытый и веками:

«Попляши, лежачий, у меня!»

Пресветлый день,

Ворота отвори!

Прикрой зари

Несмелое сиянье,

Войди в моё

Усталое сознанье,

Но ничего пока не говори!

Купаюсь я

В прохладе и тиши,

В лучах светила

Молча утопаю.

Пресветлый день,

На Землю поспеши —

Я лучшего мгновения

не знаю!

А в растревоженном лесу

взошла трава, запахли сосны.

Луч света замер навесу.

Давно заброшенные кр о сны

напомнил старый бурелом.

Зима ткала шелка на нём,

вокруг подолгу хлопотала,

и, наконец, совсем устала.

Теперь, Свет —батюшка Ярило,

танцуй в лесу под птичий звон,

где сон-трава, забыв про сон,

цветёт с языческою силой

и пахнет так, как пахнут вёсны,

апрель, река и облака!

Летают новенькие осы,

лопочет ветер безголосо,

и в кронах шепчутся века

Весёлых дней

весёлая пора!

Куда летишь светло и беспечально?

Легко забыв далёкое «вчера»,

не зная ни заботы, ни отчаянья?

Весёлых дней

весёлая звезда!

Любовь мою уносишь за собою!

Быть может, я совсем её не стою,

но всё ж, зачем лишаешь навсегда

огня, в Душе горевшего пожаром?

Мне в доме облупившемся и старом

не обещают радости года.

Лишь темнота за окнами немыми.

А с неба льётся хмурая вода —

дожди, дожди

и холода за ними.

Осенний ветер – листодёр

зашастал по лесам.

Горит на п а хоте костёр,

как будто вспыхнул сам.

И красный вихрь листвы и трав

несётся по земле.

сегодня он беспечно прав,

и мудр, и глуп, и слеп.

И лишь пронзительно звонк а

от вечера к утру

струна седого холодка

на красочном пиру.

В полях,

где бродит Дух Осенний,

спокойно, ясно и светло.

Там спят сиреневые тени

и привидения растений,

и так не верится во Зло.

Блестит овсяная солома

и пахнет вечностью земной.

Не надо нам иного дома

и прежних жизней за спиной.

Прошла Любовь и Сожаленья,

угасли дальние края.

Но словно Знак и Дар Спасенья

есть путь по золоту жнивья.

Пусть я неразумная – всё же

хочу быть на ветер похожей —

свободной, поющей, летящей!

Я жизни хочу настоящей,

где ветер горячий и жгучий,

терзает округу и мучит,

где сосны срываются с кручи

на груды тяжёлых камней,

на скалы,

на острые скалы,

где зла и отчаянья мало,

где ветер свистит в поддувало

июльских расплавленных дней.

Далеко, возле самого леса,

в предвечерних зыбучих снегах

колесница космических бесов

пронеслась на вселенских бегах.

Занялось, засияло полнеба,

помахали оттуда рукой.

Свет померк,

словно вовсе и не был,

только кто-то мелькнул за рекой.

Только след затерялся в сугробах,

тонкий след, уходящий в закат —

леденящее чувство озноба,

словно ты навсегда виноват.

Виноват, что состарился скоро,

что сегодня не веришь глазам,

что не знаешь и в лучшую пору.

что такое ты сам.

На крутом сосновом склоне

Горного хребта

В темноте дрожит и тонет

Странница звезда.

Кто-то жжёт свои раздумья,

Полночь запаля.

Для него сосновым шумом

Стала вся земля.

За колышущимся светом

Мир гудит во тьме.

Нет покоя —

Только ветер

Бьётся.

Как в тюрьме.

На крутом сосновом склоне

Горного хребта

В темноте дрожит и тонет,

Но горит звезда.

Выплакаться —

было бы полегче,

вылить своё горюшко впотьмах.

Вот ушёл неслышно тихий вечер,

словно древний дедушка в пимах.

За окном не зимняя пороша —

неостывших листьев жёлтый шум.

Что к утру мне Осень наворожит?

Ни о чём её не распрошу.

Всё я знаю – глухо и угрюмо

будет роща голая гудеть.

Мне одной с невысказанной думой

у окна холодного сидеть.

Было так задумано Всевышним.

Что ж, не пожелаешь и врагу.

Быть всегда на этом свете лишней

всё ещё привыкнуть не могу.

В лесу,

в окружении сосен,

в берёзовом злате листвы

весёлая ясная осень.

И мне не сносить головы —

зашепчет, закружит,

завьюжит,

засыплет цветной листопад.

И небо бездонное в лужах —

пространство,

ведущее в Ад,

зовёт и ман и т оступиться

и падать сквозь лиственный дым

туда, где знакомые лица,

успевшие с нами проститься,

кивают с распятий

живым.

Внутри микроскопической

дождинки

летаю я

и странствую по свету.

И слава Богу

или просто ветру,

что негде

будет справить мне

поминки.

За серой вязью снегопада

на том, пустынном берегу,

тальник – для глаз моих отрада,

и кроме ничего не надо —

река, тальник и день в снегу.

Сыпучий снег, его мельканье

сродни обману ворожбы.

Вот так стоять, смотреть веками

и ждать прозрения Судьбы.

И за единое мгновенье

понять предписанный удел,

заметив, как прозрачной тенью

над миром Ангел пролетел.

Серебряная чайка,

свинцовая вода.

Подснежники у края

оплавленного льда.

И ветрено, и ясно,

но ускользает нить —

что жизнь, она напрасна?

А, может быть, прекрасна,

и всё же стоит жить?

Ненастной ночью сладко спится,