Леонид Вариченко - Постижение. В Гомеры – поздно, а в Орфеи – рано

Брошенной просто на пандус из старых досок.

Роли у всех на руках, будто карты при свете.

Взятки заказаны, козырь объявлен. Пора!

Долго в колоде лежал ты и в джокеры метил.

Только без джокеров нынче ведётся игра.

Всё невпопад – и ужимки, и смех, и акценты.

Старым шутом на балу среди множества пар.

Словно по лужам, шаги к освещённому центру,

Тенью кривою от чьих-то затейливых па.

Это ли думал ты вынести судьям сегодня?

Всё перебил откровенный софитов накал.

Ты захлебнулся в поту пережитых агоний.

Это ли ты так усердно в себе сберегал?

С маски не спрос, но она не исчезнет забыта.

Горб прирастает к спине и пугает людей.

Смейся, паяц, над душою своею разбитой,

Слёзы солёные пряча в своей бороде.

24.07.93. г. Вена

ТРИ ВЕРСИИ ( триптих)

«Власть на зуб перл неймёт —

умна, иль дурна…»

ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО

«Суд ежечасно собственный верша…»

– Сегодняшний, почтенная Агора,

Камней двуцветный ритуал-расклад

Нас вынудил с очередного вздора

Произвести известный всем – Сократ.

– Ну вот, теперь простой подсчёт по цвету

Решит мою, философа. Судьбу.

Обычный жребий, поиск паритета…

И никакого права на борьбу.

Им всё равно, за что. Хоть мир и тесен.

И я любого лично знаю здесь.

Лишь черно-белый выбор интересен,

И чуть – с меня свисающая спесь.

Что не содеяно и шага злого,

То доказать, как плюнуть в водоём.

За верное придуманное слово,

Летящее по ветру воробьём!

За мысли, коим мало, кто прислушен!

За неумышленно красивый слог!

За аксиомы, ищущие уши!

Весьма демократично! Смерть – итог!

Причём не стоит даже сомневаться,

Обзорно – сплошь мои ученики,

И я простор им застил. Не раздаться.

Старейший – просто слеп и без руки.

Эх, мало, кто записывал за мною.

Наговорить теперь ведь не дадут.

В дебатах изошли уже слюною,

Что для моей же пользы этот суд.

Коль смертный приговор нас подытожит,

Богам все дружно воздадут хвалу,

Что я себе же вред не приумножил

Минутой лишней рассужденья вслух.

Считают камни. Можно не трудиться —

Так явно одиноки, что белы.

Дилемма: пойло принесут в темницу,

Удавят или бросят со скалы…

Я б честно, предпочёл всему цикуту,

Смешать с вином и лучше без воды.

Но… всё! В обряд досыпали минуту

Философосживания. Лады!

– Смерть! Жребий указал… Единство – кредо!

В Почётной Чаше – яд! Богам хвала!..

…Тебе, Сократ, жена тут напоследок

Вина – я разрешил – передала.

АУДИЕНЦИЯ

«Поэт себе – суть высшая цензура…»

– Мне мой Людовик приказал явиться?

Минута велика! Я длю её.

Так часто по руке менял я лица,

Что счастлив, уложить к ногам своё!

– Мольер! Я запрещаю вам отныне…

Себя в работе вашей не жалеть.

Мне дорого не только ваше имя,

Но я хочу на вас ещё смотреть.

Смотреть и радоваться, уж позвольте.

Не смейте возражать! Я – ваш Король!

И Солнце! Диалог на этой ноте

Я дописал сегодня в вашу роль.

Вот, вы от каждого переживанья

Рождаете шедевры для ума.

Но не для времявидосозерцанья.

Мне ж зрелища важнее, чем тома.

И видятся смешнее ваши строки,

Когда б их поступь легче по судьбе.

Талантливы уж слишком и жестоки!

Убили же обойщика в себе.

Плоды ночных раздумий не для сцены.

Сплетенья неурядиц – вред жевать.

Не набивайте глубиною цену.

Я запрещаю вам переживать!

Да, Жан Батист, пора уже быть проще.

И жизнь свою в конвульсиях трясти

Нарочно перестать. Театр – не площадь!

Заказ монарший! Господи, прости!

Я признаю, что индивидуальны

Во многом. Не гримасничать прошу!

Но и талант свой подчинять Версалю —

Труд не последний. Знаю, сам пишу.

Иначе – ваши броские шедевры

Без зрительских оваций, да, Мольер,

Как в монастырь монашки-девы,

Сейчас же устремятся. Мало ль мер!

Итак, мы ничего здесь не подпишем —

Сатирик и Король, нет, крёстный – кум!

Я видеть вас хочу, но боле слышать

И не краснеть, свой напрягая ум.

– Всецело, Сир, и слепо повинуюсь,

Ослепнуть не берусь, ничтожна тварь.

Вы, право, так мудры, что я ревную.

Мой здравый смысл! Рассудок! Государь!

ДОБРЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

«Себя – азарт – ломать и нарушать»

– Простите, вызывали?

– Проходите.

Фамилия.

– Домбровский. Я хотел…

– Писатель?

– Литератор.

– Всё юлите.

Поговорим, не открывая дел?

Надеюсь, вам понятно направленье,

В котором потечет наш разговор?

– Признаться…

– Очень кстати бы. Есть мненье,

Что деятельность вся до этих пор…

– Моя?

– И многих прочих, вам подобных,

Наносит, и не малый, нам ущерб.

И было бы значительно удобней

Вам некоторых не писать вещей.

– Из тех, что?..

– Да, из тех, что написали.

И вырубать не надо топором.

Отказ публичный! Глубина морали,

В сопровожденье росчерка пером.

– Непостижимо!

– Истина момента —

Вам, как историку, не объяснять —

В значительности формы документов,

На содержанье коих не пенять.

– Условия, в которые…

– Условий —

Мы рождены, для творчества создать!

Заметьте, мы на слове вас не ловим.

Я – лишь уполномочен передать.

– Довольно странно всё-таки…

– Согласен,

Я тоже это странным нахожу.

Любой ваш труд без цензора безгласен.

Хотите, я за вас всё подпишу?

От вас мне нужно лишь добро, признаться.

– Но что вы называете добром?

– К словам не место-время придираться!

Не хочется уж больно топором!

Согласно справим ваше возрожденье?

– Пока сюжет идёт к похоронам…

– Последнее, увы, предупрежденье,

И больше так не сиживать уж нам.

– Я бы хотел обосновать, расставить…

– Не стоит! Подпишите протокол.

– Но это же беседа?!

– Вам бы править!

Что ни пассаж – просчитанный укол!

Идите!

– Но…

– Я не стреляю в спину.

В уставе чётко: каждому – своё…

Советовал бы сжечь вам половину,

Иначе – могут уничтожить всё.

******

Допытываться точности и света

Нет смысла. Это – так, намёк совета.

Три версии, три внутренних беседы,

Возможно, что и одного поэта.

4.08.93. г. Вена

СВОИ СРЕДИ ЧУЖИХ

Спасибо, Серж! Сегодня водка в жилу,

И под икру горячие блины.

А ты ведь мне тогда не верил, Шилов,

Что ты пустая пешка для страны,

Что звонкая начинка саквояжа

Уместней здесь и только одному,

И красных стягов злые антуражи

Лишь стартом были финиша всему.

Тебя ведь чудом там не расстреляли.

И я сбежал, пока кипел базар.

И вот, теперь сидим в вечернем баре —

Экс-ротмистр и де, бывший комиссар.

И стёрты между нами все различья.

Кто свой среди чужих? И кто чужой?