Валериан Бородаевский - Посох в цвету. Собрание стихотворений

То верно был монарх, кто взора жадной тягой
Тарпана дикого сдержал привольный лет;
Чей клич, как первый конь, носился пред ватагой
И заклинал, грозя, и в дальний звал поход.
Нагой среди нагих, седым крылом орлиным
Холодный блеск чела по праву оттенил;
И первый тот венец за первородным сыном
Копьем жестоких битв, не дрогнув, закрепил.
То верно был пророк, кто на костер гудящий,
Кудрявый, радостный, юнейший из костров,
Пролил всю кровь свою и, бледный, пал средь чащи,
Как жертва сладкая для трапезы богов.
Любовь вам, пращуры, чьи трепетные жилы,
Как узы строгие, на хаос налегли,
А сердца рдяный угль и чресл слепые силы
Вещали тайну солнца и земли.
И это был поэт, кто в темном реве ветра
Ловил крылатую души своей печаль
И звуки первые размеренного метра
Одни, свистящие, любил в тебе, пищаль;
Кто в шее лебедя провидел выгиб лиры,
В кудрях возлюбленной искал поющих струн;
Блуждая по горам, на красные порфиры
Врубил, восторженный, сплетенья первых рун.
И это был поэт, кто крик любови жгучей
Бросал одним волнам песчаных берегов
И слушал перезвон дождя, смеясь под тучей,
И руки простирал за трубами громов.
О, пращуры, когда внимаю бури ропот,
И злоба вьюжная кружит отмерший лист,
Мне будто слышится набегов буйный топот
И тяжких ваших стрел неверный, резкий свист.
Не вы ль проноситесь, овеянные мглами,
Будить и влечь сынов к невиданным огням,
Чтоб кровью жертвенной и гулкими струнами
Ваш дух живой отдать иным векам?

Где только плуг пройдет, ковыль, волшебство степи,
Развеется, как серебристый дым;
И дикая страна немых великолепий
Отступит вглубь, за пастырем своим.
С печальным рокотом встревоженные волны,
За валом вал, спеша, прольют гурты;
Верблюдов проплывут чудовищные челны,
Качая рыжекосмые хребты.
И косяки коней сомкнет гортанным кликом,
Арапником над головой свистя,
Широкоскулый всадник с медным ликом,
Родных степей любимое дитя.
За пыльным облаком, без дум и без желаний,
Исчезнет, как непонятая быль;
И, уходя, свернет ковры бесценных тканей, —
Жемчужный и серебряный ковыль.

Есть тучи бурые, как стая злых гиен,
Косматых, мстительных и никогда не сытых,
С промозглым холодом струящих гробный тлен
Своих дыханий ядовитых.
Они приходят в дни грозой чреватых лет,
Когда разгул стихий так хмелен и беспечен,
И ливень, брошенный для варварских побед,
Поникшими полями встречен.
Они приходят к нам, когда, в закатный миг,
Лиловый тусклый диск из щели косо глянет
И в лужи кровь прольет, презрителен и дик,
И в бездну дымчатую канет.
Тогда-то, с севера, на пепельный покров
Нежданно ринется, друг друга обгоняя,
Ватага желтая с оскалом злых клыков,
На бой развернутая стая…
В торговой слободе, по суетным делам,
Тоскующий, я жил, сжигая дни за днями;
Средь жадных прасолов трактирный слушал гам,
Смеясь за водкой и груздями.
Касанья цепких рук, делецкий разговор,
Развинченный орган и этот дым зловонный, —
Весь кем-то для меня придуманный позор, —
Я нес, холодный, непреклонный.
А вечером глядел сквозь потное окно
На небо сизое, на жидкий луч закатный,
На скачку бурых туч, и было мне дано
Раскрыть их символ непонятный.
Они бегут туда, где бурно зло прошло,
Где все ненастьями убито или смято, —
Гиены жадные, – и правят ремесло,
Им предназначенное, – свято.

Порвался мертвый полог забытья:
Внезапный ужас сердце ускоряет.
Виски стучат… – Зачем я здесь? Кто – я?
И чья игра из бездны забытья
Меж этих стен, как кость, меня бросает?
С игральной костью сопряженный дух
Восстал, дивясь… И были непривычны
Тень головы, руки и светлый круг
На потолке. И чуждо резал слух
Гудящий бой часов, как зов иноязычный.
Да, – я летел… Я пережил позор…
Рука у сердца, ослепленный взор,
И стыд пылал, как факел, на ланитах.
Склоню колена… Мягче – на ковер.
И глажу перья крыл моих разбитых.
А там?.. Бессилен мозг. Душа молчит.
Разбились, выпали божественные звенья.
Я перья глажу… Нет, крыло не полетит!
Лишь маятник из глубины стучит,
Да серым пеплом сыплется забвенье.

Мой хранитель в орлянку играл,
И высоко меня он метал.
Выше гор, и лесов, и озер
Поднимался я, весел и скор.
– Будь орел! – он вскричал и замолк;
А другой усмехнулся, как волк.
Выше гор и озер я летел,
Ярче солнца в лазури горел.
– Выбирай. Обретаешь ты власть
Возлететь, устоять или пасть. —
И я – стал… Размышлял… И стрелой
Падал ниц, повлеченный землей!
И хранитель в смущеньи поник,
Побледнел затуманенный лик.
А другой взял суму, развязал,
Горсть открыл и бездумно мигал.

Когда Господь метнет меня на землю, —
Как кошка блудная о камень мостовой
Ударюсь когтем я и гневный вопль подъемлю;
И, выгибаясь жилистой спиной,
Гляжу к Нему: с улыбкой наблюдает
Мой жалкий вид Господь – и, сумрачен, бреду…
Потом кричу: «Ты прав! Душа моя пылает!
Ты прав!» – кричу в молитвенном бреду.
И смотрит Он. Рука Его подъята,
И я бегу, и на руки Его
Бросаюсь, и ложусь так беззаботно-свято;
И гладит Он меня, лаская: «Каково?»

О волны хмельные, о сосны вещей дремы,
Хоругви строгие зубчатых мудрых елей!
Грозящий гулкий смех, воркующие громы
Зеленых рокотов, алеющих веселий!
Ты, книга бурная псалмов, от века петых,
Меж скал раскрытая на древнем аналое,
Склонись к призывам рук, молитвенно воздетых,
И погаси в груди смятенье роковое…
А нет – благослови на путь к безвестным странам.
Прыжок слепой тоски оплачьте, волны, пеньем;
И, буйные, опав над телом бездыханным,
Пролейтесь благостным заоблачным виденьем!
И, прилетев, ту песнь подхватит хор метелей,
Помчит к горам, кружась от сладостной истомы…
О, волны хмельные, о сосны вещей дремы,
Хоругви строгие зубчатых мудрых елей!

Полярными пионами венчана,
Пирует твердь над бледностью снегов,
Над башнями лазоревых дворцов
У берега холодного Мурмана.
Узывный бубен древнего шамана,
Утишь круженье огненных духов!
Олени ждут, и самоед готов, —
И белая приветлива поляна.
Бескраен путь, а нарты так легки!
Мне к небесам, играючи, снежки
Подбросить хочется, – но уж возница
Заносит жердь… Ветвистые рога
Качаются, – и мы летим, как птица,
Взметая вихревые жемчуга.

Вам по плечу и, знаю, нужен
Чудовищный и тяжкий шлем
И трубка гибкая, – затем,
Что вы – искатели жемчужин.
Зовут, манят во мглу пучин
Волшебства зарослей пурпурных,
Лилеи в известковых урнах
И сангвинический дельфин.
Морской конек на ваше пламя
Круглит, дивясь, беззубый рот;
Звезда заденет и падет
И слабо хрустнет под ногами.
И золотистых рыб игра
Овеет вдруг, как лист осенний…
Но уж, виясь из клуба теней,
Плывет змея… Пора, пора!
Под грузом непосильной тяги
Вы рветесь ввысь – к земле родной.
Любовь владычицы морской
Не вам – лукавые бродяги!
Руно червонное кудрей,
Томящий хвост осеребренный,
И лучший перл – тоски влюбленной
Из бледно-голубых очей —
Тому, кто, с тайной грустью дружен,
Приплыл к ней бледный – наг и нем…
Он презрел этот мудрый шлем,
Вы, похитители жемчужин!