Вадим Алексеев - Хорхе Луис Борхес. Алгорифма

Что долголетие маститое? За тело

Страх, и не вечно будет оно юным.

Не прыгает, как тигр, котом баюнным,

Но от хорошей жизни растолстело.

Да, быстро жизни время пролетело.

Только вернусь я Дивом гамаюнным,

Чтоб вас солдатским юмором гальюнным

Чмонить, пидерасня, нежитьхотело.

Десятилетия бессонницы… Но вол

Погонщика остроконечной палки

Не слушается больше. Перепалки

С ним надоели. Разрядить бы ствол…

Моря и сфинксы (чуешь хлынь предтеки?),

Династии, сады… Биб-ли-о-те-ки!

В неведенье не быть: приговорён

Я к этой плоти, к голосу, противен

Который мне, мой вроде, а фиктивен,

Но из позывов тела сотворён,

И к имени, которым одарён,

К рутине памяти, неэффективен

Чей механизм, уж больно примитивен,

Работой чьей не удовлетворён

Ум – требовательный владелец замка,

Который разрушается, и самка

Тебе уже не даст, уставший зверь,

И к ностальгии по латыни, к смерти

И страху умереть… Всё, сны, химерьте!

Что ты воскрес при жизни, Борхес, верь!

Тот, обнял кто жену, Адам, жена же

Зовётся Евой. Как в последний раз

Должно быть всё, но знает несураз,

Кому нести чего куда в бонаже!

Я сирота, нуждаюсь матронаже.

О, брось мне на пол коврик… Нет – матрац!

Псих, крикнувший их Горби: "Пи-да-рас!",

Жить без врага я не умею нажи.

Впусти меня – как вол буду в сенаже,

Ртом молотящий, просто, без прикрас

Работающий челюстями. Враз

Уем, что приготовишь! При менаже

Жить буду у тебя, дикообраз,

А ты снимай картины, инсценажи…

Впусти волчару, сука, а то мраз!

Вскрой флюс мой, позаботясь о дренаже…

Я видел нечто белое на небе,

Мне говорят: "Луна это, бери!",

Но словно ей, ты говоришь и Мне "бе!",

По-волчьи воя: "Сука, отвори!"

В окне мерцает первая яснебь и

Уснули все, но лишь нетопыри

Ещё летают. Первый луч краснеби…

В повапленных гробах лишь упыри

Катаются по городу ночному

Обдолбанные, в них рылу свиному

Молящиеся, и нам делать что

Со словом-мифом? Мне деревья дали

Немного тли. Не жал я на педали

Велосипедика прозрачного зато.

Спокойные животные ко мне,

Чтобы я дал им имя, приближались,

Не стало в книгах букв, все разбежались,

На место возвращаясь лишь во сне.

Кто грезит наяву, часов во дне

Не наблюдает. Континенты сжались

И острова под воду погружались.

Британия окажется на дне.

Сказать кто смеет: по моей вине?

Ладони с белым камушком разжались

И он упал в колодец, отражались

Где лица в недопитом как вине.

Сказ о сучке в глазу и о бревне.

Величиной бревна все поражались!

Листая атлас, Англии я форму

Меняю взглядом за их секс-реформу,

И Фосфорос огонь изобретает,

А Юля примеряет униформу.

Вот атлас как слепца рука листает.

От перегрева атмосферы тает

Полярный лёд. Вдохни-ка хлороформу,

Британия, чтоб, как палач пытает,

Не чувствовать. Под воду Атлантида

Погрузится. По грудь кариатида

Стоит, а через год уже по губы,

И вот – по темя. Шепчешь мне: "Прости!", да?

Я трупов, воссмердевшая Фетида,

Не воскрешаю. В бездну, душегубы!

Атлантов катастрофа постигает,

А в зеркале двойник подстерегает.

Стих Лилиенкорна хотя б один

Запомнивший, чем может, помогает,

Но он стихий, увы, не господин.

Година истечения годин

Для Англии (не он так полагает -

Компьютер) от полярных теперь льдин

Зависит. Катастрофа застигает

Врасплох тех, коммунистов кто ругает

Последними словами и блондин -

Черноволосых, как кнутом, стегает

Содомским языком, ловец ундин.

Нет. Гамлет – не Хаджа Насреддин!

Мне снится Карфаген и легионы,

Которые его опустошают.

Зачем вам красота, пигмалионы?

Ишь, с мрамором, гляжу я, не мешают

Вам яйца танцевать. Вас миллионы?

Нулей у наций статуи лишают,

Чиновники где – сексхамелионы

И однополый брак где разрешают.

Пусть по прыжкам в длину вы чемпионы,

Да легкопрыгов в рай не приглашают,

Мужчины там глядят в Наполеоны,

Однако перед женщиной плошают,

Но змеи жалят их и скорпионы.

Их тайное публично оглашают!

Меч и весы я вижу у Фемиды

С повязкой на глазах и неподкупной,

А снится мне убийство Артемиды…

Вдруг статуи не стало целокупной:

И меч разбит у дамы без хламиды,

И у весов нет чаш. В греха искуп Ной

Дал Хаму континент, где пирамиды,

А вам не дал купели чадокупной.

Ни собственника нет в любви, ни вещи

Ему принадлежащей в виде тела.

Чарльзу рога наставить захотела

С тобой, Вадим, Диана, да зловещи

Столбы тоннеля номерами больно.

Её убили. Ей было не больно.

Ну что ж, благословенно оскорбленье

За то, что раскрывает в нас способность

Творцом стать ада. Ждёт междуусобность

Атлантов, декаданс и ослабленье.

Диагноз – героином отравленье.

"На двух ослах вошла – сказал Спас – обность

Моя в Салим, и ваша обособность

Вас не спасёт, но будет потепленье,

Таянье льдов и многих потопленье.

Где армии твоей боеспособность,

Содом? Но твоё войско за пособность

Наркодельцам пылает как поленье

В огненной пещи". Что им преступленье

Через закон? Но к злу есть приспособность.

Крещаемый в реке крестился в Ганге,

И тот, кто смотрит на песок в песчезне,

Видит, как канет в навсегда исчезне

Империя. С собой сравнил Коган "ге"

Букву, на кран похожую. С кинжалом

Играющий предзнаменует смертный

Миг Цезаря, который не бессмертный,

А Соломон приходит к вам с кружалом.

Кто спит. Тот есть все люди, и кто грезит,

Сны видит человечества, не так ли?

Героем осознать себя в спектакле,

Который пьяных общество тверезит

Крутой расправой над англосаксонцем…

Но есть ли что-то новое под солнцем?

Всё происходит в первый раз, но вечно

Он повторим самовосчеловечно.

Читающий слова мои в миг этот

Мурлыкает, как лев, со мной овечно:

"Крещаем был с Христом в одной реке тот,

Кто перенял злодейский этикет от

Жидовской кодлы, душеизувечно

Калечащей младенцев, чьих в мешке Тот

Египетский обрезков (не остался

Ли там ещё один?) не досчитался,

Хотя пересчитал их многократно.

И сфинксу, что недавно лишь быть стался,

Эдип премудрый так и не достался.

Еврейский князь и мыслит не превратно.

Маша Кодама принесла мне это.

Вот так авторитет в руке поэта

Забавно-легкомысленный! Кто знает,

Что это, тот достоин статуэта.

Лишь тех, кому он совести пятнает,