Константин Бальмонт - Зеленый вертоград. Слова поцелуйные

Что все Твои угрозы

Мгновенно позабыты.

И ветки — молодые,

В них серебро сквозное,

И листья — золотые,

Как солнце золотое.

Погубит ли нас это,

Целуясь, мы не знаем,

Но лишь завет запрета

Мы называем Раем.

То древо, о котором

Теперь уж речь бесплодна,

Светло сияет взорам,

И ширится свободно.

Багряно, златовидно

В пылающей красе,

Любить его не стыдно,

Им в мире живы все.

И будто бы когда-то

Оно запретно было

Неправда, аромата

В нем животворна сила.

Оно до края Неба,

Оно доходит в Ад

В дупле есть мною хлеба,

На ветках сонм услад.

Края всегда повиты

Душистыми цветами,

В них словно сказки скрыты

С цветистыми строками.

В корнях и мед и млеко,

Двенадцать свежих рек.

И все для человека,

Богатый человек.

Причудливые звери

В стволах выходят, входят,

И дети в светлой вере

Здесь хороводы водят.

И птицы столь всезвучно

Поют среди ветвей,

Что слушать их не скучно

Сто лет и вдвое дней.

Я сижу и я гляжу

На великую межу.

Справа — поле, слева — лес,

Много тут и там чудес.

Я гляжу. А за спиной

Шестикрылый Неземной.

Не один стоит, их два.

И растет, поет трава.

Тот, направо, светлый он,

Словно день воспламенен.

А другой еще светлей,

Как пожар среди ночей.

И один — хорош как тишь,

Как загрезивший камыш.

У другого же глаза —

Грозовая бирюза.

И один — светло поет,

Как напевность тихих вод.

А другой — молчит, молчит,

И как к битве закричит.

И один крылом взмахнет,

Шестикратностью блеснет,

И мгновенно для очей —

Годовых три сотни дней.

И другой крылом взмахнет,

Шестимолнийно сверкнет,

И внезапно для очей —

Триста огненных ночей.

Справа поле, слева лес,

Живо поле, лес воскрес.

Светел день, и ночь светла,

Богу вечному хвала.

— Кто ты, милый белый брат?

Как свеча твой светлый взгляд.

— Кто ты, бледная сестра?

Говорить давно пора.

Первый ты откройся мне,

Очень страшно при Луне.

— Ты мне первая скажи,

Кто ты, что ты, расскажи.

— Я сестра твоя, сестра,

Вместе вышли со двора,

Как оставили наш дом,

Что Небесностью зовем.

— Я твой брат, твой белый брат,

Ангел, что ли, говорят,

Все хочу я побороть

На Земле земную плоть.

— Я сестра твоя, сестра,

Я душа, я звезд игра,

Если плоть мы освятим,

Без обиды победим.

— Брат, над лугом ты трубишь

В свою золотую трубу.

Если меня ты любишь,

Скажи мне мою судьбу.

— Быть тебе вечно со мною,

И всегда быть белой, сестра.

Тебе уготован Луною

Путь серебра.

Если в часах — ты минуты

Захочешь, минуты одной,

На горы пойдешь ты круты,

В замок, где сон ледяной.

Если в минуте — минутней,

Воздушней захочешь быть,

Я буду с весною и с лютней,

И тебя научу любить.

Если ты птиц захочешь,

Голубей тебе дам, лебедей.

Если наряд свой омочишь,

Это брызги небесных дождей.

Если цветов захочешь,

Я тебе ландыш найду.

— Брат, ты нежно пророчишь,

А если я к Солнцу пойду?

— Если ты не боишься жгучих

Праздников вешней игры,

Иди, на превыспренних кручах

Я тебе приготовил шатры.

— Я белая, так, я белее,

Чем лилия тихих вод.

Но ты золотишься, и, рдея,

Поешь, твой голос зовет.

— Я зову на высокие выси,

Я зову до исподних глубин.

Я огонь в вековом кипарисе,

Я в пещерах полночных рубин.

— Зачем же тебе золотое,

Скажи, а белое — мне?

— Чтоб быть нам счастливее вдвое,

Чтобы Солнце сияло — Луне.

Божью книгу я читал,

Божья книга — здесь, в саду

Выпил полный я бокал

К каждой букве приникал

Пьяность в разуме. Я жду.

Божья книга хороша

Тем, что каждая душа

Видит в ней себя одну,

Видит также целый мир,

Видит собственный свои пир.

И вселенскую весну.

Божья книга хороша

Тем, что каждая душа

Может всю ее прочесть,

Через миг придет, спеша,

Глядь, еще в ней строки есть,

И цветут они, растут,

Здесь, и там, и там, и тут.

Божья книга, вот опять

Я пришел тебя читать.

Во саду, саду зеленом,

Под широким небосклоном,

От Земли и до Небес,

Возносилось чудо-древо,

С блеском яблоков-чудес.

Прилетев на это древо,

С воркованием напева,

В изумрудностях ветвей,

Молодая Голубица

Выводила там детей.

Молодица, Голубица,

Эта ласковая птица

Ворковала к молодым,

Говорила им загадки

Там под Древом вековым.

Говорила им загадки:

«Уж вы детки-голубятки,

Клюйте вы пшеничку здесь,

А в пыли вы не пылитесь,

Мир далекий пылен весь».

«А в пыли вы не пылитесь

А в росе вы не роситесь».

Ворковала им она.

Только детки не стерпели,

Заманила ширина.

Голубятки не стерпели.

В мир широкий полетели,

Запылилися в пыли,

Заросилися росою,

Удержаться не могли.

Заросилися росою,

Застыдилися виною,

Голубица же нежна.

Там под яблонью живою

Оправдала их она.

Я как сон к тебе ходил,

Оставлял свои цветик ал,

Я как сон к тебе ходил,

Я как луч тебя ласкал,

И в живом играньи сил

Из потопа выводил.

Из потопа, из волны,

Из прибрежных вязких трав,

Из мятущейся волны,

Из осоки и купав,

Из великой глубины

К свету Солнца и Луны.

Становил тебя, сестра,

Во зеленом саду,

Говорил тебе, сестра,

Что везде с тобой пойду.

Говорил тебе: «Пора!

Есть священная игра».

И Луною золотой

Осиян в живом саду,

Под Луною золотой

Я с душою речь веду.

Я с своею молодой,

Мы под яблонью святой.

И зеленый сад шумел,

Как тебя я целовал,

И зеленый сад шумел,

И раскрылся цветик ал,

И кружился голубь бел,

В час как Мир нам песню пел.

Мы ходили, мы гуляли в изумрудном во саду,

Во саду твоем зеленом мы томилися в бреду.

Мы глядели, как, зардевшись, расцветает нежный

сад,

Мы хотели, чтоб скорее был нам спелый виноград.

Мы молили, искушали, вопрошали мы Судьбу,

Мы с дрожанием трубили в живогласную трубу.

Мы звонили, и звенели в Небесах колокола,

И была над нами в ветках Птица райская светла.

И потом мы утешались за дубовым за столом,

Пили, ели, прохлаждались, не заботясь ни о чем.

И потом мы пожелали, чтобы ум совсем исчез,

Мы манили и сманили Птицу райскую с Небес.

И потом мы перестали говорить: «А что потом?»

Гусли звонко в нас рыдали, поцелуйный был наш

дом.

Голубь к терему припал,

Кто там, что там, подсмотрел.