Вячеслав Иванов - Стихотворения, не входившие в прижизненные сборники

Я для раздолий черноземных

Покинул древние поля;

Но здесь предстала, в ризах темных,

Деметрой смуглою Земля.

Сквозя меж зелени озимой,

Чернея скатами долин,

Святая и под русской схимой

Мне возвращает Элевзин.

И в мраке чутком на балконе,

Под выкликанье пугачей,

Слежу, на звездном небосклоне

Священнодейственных ночей,

Метеорического праха

Стезю над зрящей глубиной

Иль солнца ярого Иакха

В пролившейся грозе ночной.

Безмолвна лира; но напевней

Здесь Баратынского струна

Звучит, хозяином деревни

Молитвенно оживлена.

К тебе из пустыни поэта

Стремится мысль: тебя здесь нет!

Звезда скатилась — песня спета…

А ты про что поешь, поэт?

Я полюбил оазис ваш дубовый

В кольце логов, средь пашни черноземной,

С усадьбою в тиши его укромной,

Где ввечеру пустынно кличут совы.

И мнилось мне: когда, как щит багровый,

Над пожнивом рудым, луны огромной

Повиснет медь — богов дубравой темной

Он кругозор переграждал лиловый.

Я полюбил скирды, овин и гумна,

Когда зари в мерцаньи усыпленном

Дубы черней и розовей солома;

И семьи жниц скользят в тени бесшумно,

Мелькнул табун, а за двором зеленым

Белеются во мгле колонки дома.

Словно шкуру желтой львицы,

На пути сестры-царицы

Стелет сжатые поля

Усыпленная Земля.

И скользят по жнивью, голы,

Как туман вздымая столы,

Легкой девичьей толпы

Розоватые стопы.

И, повив лучистым паром,

Словно розовым пожаром,

Свой венец из серебра,

Показалася сестра.

И, мерцающую столу

Волоча по нивам, долу,

Краем львиного руна,

Подымается Луна —

К лиловатому эфиру,

Рассылая вдоль по миру

Чаровательниц-подруг

Нежно-сумеречный круг.

Последние села мелькнули домы;

Меж тростников прозолотился плес;

И глуше гул катящихся колес

И дробь копыт в лугах волшебной дремы.

Той тишине казались незнакомы

Истомы дня. Легло, как облак рос,

Беспамятство… Бурьяном двор зарос.

И темные раскрылись нам хоромы.

Сон сторожкий спугнуть боялись мы.

Цветник манил, как склеп тепла и тьмы,

Где томных душ кружился ладан сладкий.

Ель каждая дрожала там струной.

Пруд теплился, И тонкий хлад, украдкой,

Нас догонял, как проводник ночной.

Бездонней ночь и скорбь ея;

Пустынней лай собак.

Смертельным жалом Скорпия

Грозится Зодиак.

И, ночь покуда тянется,

Душа чертит круги,

Как бабочка-изгнанница,—

Где тлеют очаги.

Меж тем гостеприимные

Владыки очагов,

Сквозя чрез волны дымные

Обличьями богов,

Живым неуловимые

Беседы с ней ведут

И в царства невидимые

Крылатую берут…

И вот что, душу сплетшие

С твоею, побратим,

Вещали мне отшедшие

Над огнищем твоим:

«Тревожились, тревожили

Мы друга своего;

Но, радостные, ожили —

И днесь живим его.

О гость, тропой скитальческой

Пришедший к нам на пир!

Шепни душе страдальческой,

Что мы вкушаем мир».

Сентябрь 1913

Как этих Вами не любимых,

Вас не чарующих логов

Люблю я тайну! Мне родимых

Слышны в ней шелесты шагов.

Не друидические ль кланы

Для страродавней ворожбы

Сошли на дольные поляны,

Облекшись в древние дубы?

Не сговоры ли Солнцебога

И черной, вещей сей Земли

На дне задумчивого лога

Вы здесь подслушать бы могли,—

Когда б, омыв глаза земные

Под новолуние росой,

В удолия заповедные

Сошли, с распущенной косой,—

И пред восставшей Друидессой,

Преодолевшей долгий плен,

За изумрудною завесой

Сверкнул бы пламенный долмен.

Пора бродяге кочевать,

Покинув дом гостеприимный,

И петропавловские гимны

Москвой эпической прервать.

Уж по садовым закоулкам

Не предаваться с Вами мне

При магнетической луне

Теософическим прогулкам.

Ямбических сбираю стоп

На клумбах осени последки —

Под сень дорической беседки

Сложить цветов прощальный сноп.

Но в элегические миги

Мне будет памятна всегда

Усадьба ваша от пруда

И лиры на столбе, и риги

До романтических берлог

Под мельницей осиротелой,

И друидической омелой

Увенчан за колодцем лог.

В миру ль на вселенское дело,

На Таинство ль Боге страстное —

Отчизны соборное тело

Живущий в нем ангел подвиг?

Завеса — виденье дневное;

Едва в небесах потемнело —

Разверзнется зренье ночное —

И вспыхнет зияющий миг.

В какую окрайную мету

Метнул Мировержец комету,

Что лик исступленный вперила

Во мрак и повисла стремглав,

Власы рассыпая прямые

По тверди, где звезды немые

Простерли весы и мерила,

Истцы неоправданных прав?

Приникло небесное к долу,

И реют прозрачные силы,

От нас восходящих встречая

И нам нисходящих даря,

Причастников Чаши венчая,

Отцов отмыкая могилы,—

И души теснятся к Престолу

И молят о плоти Царя.

Земля с духоносным пределом

Общается жертвенной меной.

Родимую бранную братью

Крепит сокровенный оплот.

И видят враги перед ратью,

Идущей на подвиг смиренный,

Троих, в одеянии белом,

На белых конях, воевод.

Случайно ли, мнишь, на шеломы

Свергаются молний изломы?

На Суд, где свидетели — Громы,

Меч острый — в устах Судии,

Народные Ангелы в споре

Сошлись о вселенском просторе.

Чей якорь в незыблемом море,

В Софийном лежит Бытии?

Чья правда? Но сень Иоанны,

Ковчег крестоносцев узорный,—

Червей огнедышащих зевы

Вотще пожирают собор!

Чья сила? Но перст Женевьевы

От Града, как встарь, чудотворный,

Отвел одержимые станы —

И явен святой приговор.

Аминь! Кто за маревом дымным

Снов буйных, кощунственным гимном,

Ничтожества славит пустыню,

Кромешную празднует тьму,—

Сама, Чьей Лазури святыню

Взор чистых живых умилений

Впивает с душою явлений,—

Пути возбранила ему.

Ты, Совесть русская, себе,

Дитя, верна и в бездорожьи

Скитаний темных! И Судьбе

Самой кричишь: «Суди по-Божьи!»

Когда решеньем вышних сил

Русь ворога превозмогает —

Архистратиг ли Михаил

Иль ей Георгий помогает;

И, на вселенские весы