Велимир Хлебников - Творения

Лапой белой и медвеж<���ь>ей *
Друг из воздуха помажет,
И порыв метели свежий
Отошедшее расскажет.
Я пройтись остерегуся,
Общим обликом покат.
Слышу крик ночного гуся,
Где проехал самокат * .
В оглоблях скривленных
Шагает Крепыш * ,
О, горы зеленых,
Сереющих крыш!
Но дважды тринадцать * в уме.
Плохая поклажа в суме!
К знахарке идти за советом?
Я верю чертям и приметам!

На эти златистые пижмы *
Росистые волосы выжми.
Воскликнет насмешливо: «Только?» —
Серьгою воздушная ольха.
Калужниц * больше черныйхолод,
Иди, позвал тебя Рогволод * .
Коснется калужницы дремя * ,
И станет безоблачным время.
Ведь мною засушено дремя
На память о старых богах * .
Тогда серебристое племя
Бродило на этих лугах.
Подъемля медовые хоботы,
Ждут ножку богинины чеботы * .
И белые ель и березы,
И смотрят на небо дерезы * .
В траве притаилась дурника * ,
И знахаря ждет молодика * .
Чтоб злаком лугов молодиться,
Пришла на заре молодица.
Род конского черепа — кость,
К нему наклоняется жость * .
Любите носить все те имена,
Что могут онежиться в Лялю * .
Деревня сюда созвана,
В телеге везет свою кралю.
Лялю на лебеде
Если заметите,
Лучший на небе день
Кралей отметите.
И крикнет и цокнет весенняя кровь:
«Ляля на лебеде — Ляля любовь!»
Что юноши властной толпою
Везут на пути к водопою
Кралю своего села —
Она на цветах весела.
Желтые мрачны снопы
Праздничной возле толпы.
И ежели пивни * захлопали
И песни вечерней любви,
Наверное, стройные тополи
Смотрят на праздник в пыли.
Под именем новым — Олеги,
Вышаты, Добрыни и Глебы
Везут конец дышла телеги,
Колосьями спрятанной в хлебы,
Своей голубой королевы.
Но и в цветы запрятав низ рук,
Та, смугла, встает, как призрак.
«Ты священна, Смуглороссья», —
Ей поют цветов колосья.
И пахло кругом мухомором и дремой,
И пролит был запах смертельных черемух.
Эй! Не будь сурова, не будь сурова,
Но будь проста, как вся дуброва.

Меня проносят <���на> <���слоно>вых
Носилках — слон девицедымный.
Меня все любят — Вишну новый,
Сплетя носилок призрак зимний.

Вы, мышцы слона, не затем ли
Повиснули в сказочных ловах * ,
Чтобы ласково лилась на земли,
Та падала, ласковый хобот.

Вы, белые призраки с черным,
Белее, белее вишенья,
Трепещ<���е>те станом упорным,
Гибки, как ночные растения.

А я, Бодисатва * на белом слоне,
Как раньше, задумчив и гибок.
Увидев то, дева ответ<���ила> мне
Огнем благодарных улыбок.

Узнайте, что быть <���тяжелым> слоном
Нигде, никогда не бесчестно.
И вы, зачарован<���ы> сном,
Сплетайтесь носилками тесно.

Волну клыка как трудно повторить,
Как трудно стать ногой широкой.
Песен с венками, свирелей завет,
Он с нами, на нас, синеокий.

— Что ты робишь, печенеже,
Молотком своим стуча?
— О, прохожий, наши вежи *
Меч забыли для мяча * .
В день удалого похода
Сокрушила из засады
Печенегова свобода
Святославовы насады * .
Он в рубахе холщевой,
Опоясанный мечом,
Шел пустынной бечевой.
Страх для смелых нипочем!
Кто остаться в Перемышле *
Из-за греков не посмели,
На корму толпою вышли —
Неясыти * видны мели.
Далеко та мель прославлена,
Широка и мрачна слава,
Нынче снова окровавлена
Светлой кровью Святослава.
Чу, последний, догоняя,
Воин, дальнего вождя,
Крикнул: «Дам, о, князь, коня я,
Лишь беги от стрел дождя!»
Святослав, суров, окинул
Белым сумраком главы,
Длинный меч из ножен вынул
И сказал: «Иду на вы!»
И в трепет бросились многие,
Услыша знакомый ответ.
Не раз мы в увечьях, убогие,
Спасались от княжеских чет * .
Над смущенною долиной
Он возникнул, как утес,
Но прилет петли змеиной *
Смерть воителю принес.
«Он был волком, не овечкой! —
Степи молвил предводитель.—
Золотой покрой насечкой
Кость, где разума обитель * .
Знаменитый сок Дуная
Наливая в глубь главы,
Стану пить я, вспоминая
Светлых клич: «Иду на вы!» —
Вот зачем сижу я, согнут,
Молотком своим стуча.
Знай, шатры сегодня дрогнут,
Меч забудут для мяча.
Степи дочери запляшут,
Дымом затканы парчи,
И подковой землю вспашут,
Славя бубны и мячи.

На полотне из камней
Я черную хвою увидел.
Мне казалось, руки ее нет костяней,
Стучится в мой жизненный выдел.
Так рано? А странно: костяком
Прийти к вам вечерком
И, руку простирая длинную,
Наполнить созвездьем гостиную.

С досок старого дощаника
Я смотрю на травы дна,
В кресла белого песчаника
Я усядуся одна.
Оран * , оран дикой костью
Край, куда идешь.
Ворон, ворон, чуешь гостью?
Мой, погибнешь, господине!

Этот холод окаянный,
Дикий вой русалки пьяной.
Всюду визг и суматоха,
Оставаться стало плохо.

Ла-ла сов! Ли-ли соб!
Жун-жан — соб леле.
Соб леле! Ла, ла, соб.
Жун-жан! Жун-жан!

Иа ио цолк.
Цио иа паццо!
Пиц пацо! Пиц пацо!
Ио иа цолк!
Дынза, дынза, дынза!

Между вишен и черешен
Наш мелькает образ грешен.
Иногда глаза проколет
Нам рыбачья острога,
А ручей несет и холит,
И несет сквозь берега.
Пускай к пню тому прильнула
Туша белая овцы
И к свирели протянула
Обнаженные резцы.
Руахадо, рындо, рындо.
Шоно, шоно, шоно.
Пинцо, пинцо, пинцо.
Пац, пац, пац.

«Гож нож!» — то клич боевой,
Теперь ты не живой.
Суровы легини * ,
А лица их в тени.

Кого несет их шайка,
Соседка, отгадай-ка.

Ио иа цолк,
Ио иа цолк.
Пиц, пац, пацу,
Пиц, пац, паца.
Ио иа цолк, ио иа цолк,
Копоцамо, миногамо, пинцо, пинцо, пинцо!

Шагадам, магадам, выкадам.
Чух, чух, чух.
Чух.

Вон гуцул сюда идет,
В своей черной безрукавке.
Он живет
На горах с высокой Мавкой * .
Люди видели намедни,
Темной ночью на заре,
Это верно и не бредни,
Там на камне-дикаре.
Узнай же! Мава черноброва,
Но мертвый уж, как лук, в руках:
Гадюку держите сурово,
И рыбья песня на устах.
А сзади кожи нет у ней,
Она шиповника красней,
Шагами хищными сильна,
С дугою властных глаз она,
И ими смотрится в упор,
А за ремнем у ней топор.
Улыбки нету откровеннее,
Да, ты ужасно, привидение.