Олег Ладыженский - Перекресток

Удивительная штука – достоверность.
Досточтимая верность. Достопочтенная верность. От-и-до-верность. На-все-сто-верность. А если задуматься: чему верность? Правде, скажете вы. Реальности. Прожиточному минимуму фактов, который мы зовем реальностью. Вот так скажете вы, и попадете пальцем в небо.
Неплохое достижение – пальцем в небо. И пальцу приятно, и небу без разницы. Ходишь потом, демонстрируешь направо и налево чудесный палец, хвастаешься…
Достоверность – это сличение подозрительной загогулины с нашим куцым жизненным опытом. С нашим представлением о том, какие бывают загогулины. С нашей уверенностью, что уж мы-то знаем в загогулинах толк. С нашим убеждением, что любой другой жизненный опыт – чушь и набор фантиков. Достоверность, синьоры и синьориты – это очная ставка чужака-пришельца с Его Высочеством Самомнением, наследным принцем страны Самообмана. И ни на грош больше, право слово.
Шлюха она, эта ваша достоверность.

Положи меня, как печать на руку,
Положи меня, как тавро на сердце,
Положи меня, как сухарь в дорогу,
Как грозу на дол, как года на старца.

Положи меня – я уже не встану,
Я навеки здесь, я весь был и вышел,
Облака над кручей от счастья стонут,
Родники под кручей журчат: «Мы – ваши!»,

Родники журчат, а вода все слаще,
Облака летят без пути, без ветра,
Если я зову, а меня не слышно –
Положи меня песней безответной…

Я жить хочу.
В любое время суток.
В ночи.
С утра.
Я жить хочу.
Не отбирайте, суки!
Не отбира…

Мой любимый город тих и светел,
Догорают лип осенних свечи.
Кто мне шепчет в уши? Это ветер.
Кто идет за мною? Это вечер.

Зябко и просторно в старом сквере,
Зыбь тумана трепетна и нервна,
Если и воздастся, то по вере,
Если не воздастся, то поверь мне.

Вал листвы несется вдоль аллеи,
Пахнет небом, холодом и тленьем –
Осень. Встать с молитвой на колени,
И просить не счастья, а продленья…

Ах, осень – моветон!
Жонглировать печалью,
Как сорванной печатью,
Над пестрым шапито,
И в стареньком пальто
Идти пустынным сквером,
В мечтах, что было скверно,
Но будет лучше, что
В алмазах небосвод
Взойдет над нашим домом,
И ветру быть ведомым
Сквозь ночи волшебство,
А прочие приметы,
Как стертые монеты,
И крылья за спиной,
И старики в пивной…

Напиши стихи про меня,
Про того, кого променял
На щепотку строк, горстку рифм –
Напиши, прочти,
Повтори.

Напишу стихи про тебя,
Ненавидя, веря, любя,
Брошу жертву в пасть алтарю –
Напишу, прочту,
Повторю.

Заверстаем жизнь, как сонет,
Гороскопом строчек-планет,
Возведем стихом новый Рим –
Завершим, прочтем,
Повторим.

Расставьте знаки препинанья
В ряд на стене
И, уходящему в изгнанье,
Махните мне

Платком, рукой ли, запятою,
Стальным тире –
Изгой, бастард, я вас не стою,
Я на заре

Уйду, оставив зябкой тенью
В стекле окна
Нерукотворный знак сомненья.
Мой вечный знак.

Из дома в дорогу, из грязи в князья,
Из будней в затёртые праздники…
Так Галич писал: мол, уходят друзья.
Да что там друзья! –
Одноклассники.

Не видел, не слышал, давно позабыл,
По встречам отнюдь не печалился,
И вдруг, как звонок от индейки-судьбы:
Машиной, инфарктом, случайностью…

У старого снимка потерты края, –
Углы деревянного ящика –
И в ужасе смотришь, как прошлое "я"
Смеется в лицо настоящему.

Пади в объятья февраля –
Гуляки, пьяницы, враля,
Убийцы красноносого,
Шута седоволосого.

Теперь вас двое – феврали,
Метельной пляски короли,
С берлогами-утробами,
С коронами-сугробами.

Пляши, пляши, пляши,
Во тьме завьюженной души,
Пока не явится кошмар
Всех февралей на свете – март.

Пьяный и красивый,
На лихом коне,
Я скачу Россией,
Как в плохом кине.

Прянут злые тигры,
Упаду с коня –
И полезут титры
В небо из меня…

Здесь я лежу, а мог бы ты лежать,
Постели этой нам не избежать,
И глупо ждать, когда придет пора –
Ложись сегодня, как я лег вчера.

Мы, увы, не молодеем,
Не становимся бодрее –
Доктора и лицедеи,
Украинцы и евреи.

Мы живем и в ус не дуем,
Только ус, глядишь, седеет –
Мудрецы и обалдуи,
Арлекины и злодеи.

Что-то ночью скверно спится,
Кашель долог, нрав несносен,
И кружит, кружит как птица
То ли ангел, то ли осень.

А потом шальное солнце
Полыхнет в оконной раме,
Котофеев хор бесовский
Распоется меж дворами,

Бес в ребре ударит рогом,
Ангел в небе спляшет джигу,
И дорога-недотрога
Тихо спросит: «Эй, вы живы?»

Эй, мы живы? Смех, и только –
Платим смерти неустойку:
«Эй, мы живы!»
Эка малость –
Пополам хандра сломалась!

Я не умею о любви.
Беру ненюханную розу
И романтическую прозу,
«Шерше ля фам» и «Се ля ви»,

Охапку вздохов на скамейке,
Мгновенья чудного итог,
Аплодисменты шапито
И ужин старенькой семейки,

Ансамбль курских соловьёв,
Улыбку гладенькой мулатки,
Традиционные заплатки
Паяцев, кислое жнивьё

С пейзажа, писанного маслом,
Которым кашу, милый друг,
Нам то ли портить недосуг,
То ль настроение угасло,

Затем беру вчерашний суп,
Пасть рокового чемодана,
Колоду карт, где дура-дама
Валета-блудня тянет в суд,

Крыжовник, от дождя рябой,
Немного страсти, много лени,
И столбенею в удивленьи:
Любовь! Гляди-ка ты! – любовь…

Приснитесь мне таинственной и томной,
В колье из огнедышащих камней,
Приснитесь мне однажды ночью темной,
Приснитесь мне.

Приснитесь мне владычицей видений,
И неисповедимым колесом
Скрипичной лжи Вивальди – рыжий гений! –
Вкатитесь в сон.

Приснитесь мне нагой и беззащитной,
Вне страсти, вне томленья, в тишине,
Когда итог измерен и сосчитан –
Приснитесь мне.