Евгений Клюев - Зелёная земля

Дело в том, что Дании свойственна одноэтажность, -

и, тем не менее, никто тут особенно не хочет

чувствовать свою прибитость к земле и ничтожность.

Космос близко – практически в каждой тарелке супа,

так что логика, видите ли, самая простая:

как-то это совсем уж безрадостно и глупо

из-за Вас, дорогой мой, не видеть мирозданья!

Созерцая конструкцию Вашего велосипеда,

говорю себе: она совершенна и превосходна…

но, привыкнув, утрачиваешь вкус постепенно

даже к самым волшебным сторонам обихода.

Иногда я не прочь бы вспомнить, к примеру,

как выглядит церковь Святому Николаю,

но в окно я вижу лишь двухколёсную химеру -

и хорошего, простите, Вам отнюдь не желаю.

Что меня и пугает… А хотелось бы не пугаться -

не пугаться и не ругаться: мы не мятежны.

Я не ставил бы под Ваше окно своего фрегата,

заведи я себе фрегат (никакой надежды!).

Потому что, дружище, открытость перспективы

приобщает нас к миру – особенно вечерами…

и особенно если окружающие картины

не прикованы к чьей-нибудь хромированной раме!

Я люблю себя чувствовать частью Вселенной -

и Вселенная, вроде бы, заметно не против…

раз я с Вами болтаю в стране этой благословенной

одноэтажных домов и многоэтажных бутербродов.

Записка четырнадцатая,

синоптику телеканала «DANMARK 2»

«В понедельник Фальстер от Дании оторван

по причине невиданных снежных заносов».

Как же так, уважаемый Пребен, или Торбен,

или Эсбен… мне не то чтобы обидно за остров -

мне хотелось бы просто побеседовать с Вами

(и причём в свободном каком-нибудь стиле):

что-то дерзко Вы нынче обходитесь с островами -

словно сами, прости Господи, их сотворили!

Я, конечно, немедленно поехал на Фальстер,

не особо надеясь застать его на месте,

раз он Вами оторван! Но, Кристен, или Карстен,

или Торстен… у меня для Вас печальные вести:

Фальстер там же, где прежде (проверьте по карте!) -

и в ближайшее время он сместится едва ли!

Так что впредь тектонических сдвигов не предрекайте,

ибо сколько бы и чего бы Вы ни поотрывали,

а ландшафт есть ландшафт – и не в Вашей воле

распоряжаться островами и материками,

потому что, обожаемый Огэ, или Оле,

или Ове… они сделаны другими руками.

Если что-то сдвигается хотя бы на йоту -

начинается всемирная игра в прятки,

а потом (относительно этого чего-то)

всё выстраивается в совершенно новом порядке.

И тогда далёкий какой-нибудь берег

внезапно оказывается возле Вашего носа.

До свиданья, воображаемый Хенрик, или Эрик,

или Фредерик… до следующего заноса!

Записка пятнадцатая,

оформителю витрин

Дорогой оформитель!

Тут, значит, такое дело…

Я позволю себе перейти к существу проблемы:

не годится привязывать ангелов шнурками за тело,

ибо ангелы бестелесны… а не как все мы.

Между тем я вижу, что в витринах всех магазинов

ангелы последовательно подвешены за спинки:

они как бы летают – прямо среди апельсинов,

марципановых свинок, свечей… ох уж эти мне свинки!

Кстати о марципане: я сейчас на диете -

минеральной воде и бессахарном стимороле,

но когда под угрозой права всех ангелов на планете

или в данной стране (масштаб не играет роли!) -

я встаю на защиту прав! А уж тут – извините:

мои ножницы щёлкают, грамотно прерывая

вертикальность полета на одномерной нити -

и тогда вырисовывается замечательная кривая:

параболическое движение по воздушным потокам

в необременительном режиме полной свободы!

И вот уже с запада начинает веять востоком,

с юга – севером, и в городе появляются антиподы.

Их можно встретить практически в каждой bodega

и узнать по упорному неучастию в сплетнях,

по отсутствию малейшего признака снега

на их шляпах и куртках – вызывающе летних -

и прочему… И они рассказывают чудесные вещи!

В частности, что будущего не надо бояться.

И жить становится гораздо приятней и проще.

Если ангелов отпускают гулять восвояси.

Записка шестнадцатая,

тени отца Гамлета

Ситуация, стало быть, у нас вот какая:

я сейчас в Эльсиноре… Хельсингёре по-датски.

Здесь огромное время, по капельке истекая,

уменьшается и вообще перестаёт наблюдаться.

И поэтому, собственно, было бы кстати

перекинуться парой каких-нибудь откровений -

не привязанных к месту, а тем более к дате:

просто – общих… чтобы растормошить муравейник,

именуемый жизнью! Сойдёмся на малом -

скажем, тайна-другая: одна-две детали,

ибо сведения, поступающие по обычным каналам,

меня, мягко сказать, волновать перестали.

Море здесь соблюдает линию отлива

(все прибрежные камни вдруг пооткрывались!),

эта линия отлива – как линия отрыва:

по пунктиру уводящая в другую реальность,

где нормально появление некоей тени

с полуночным и страшно интересным докладом -

ускользающей после доклада в средостенье

между правдой и вымыслом (то есть раем и адом).

Есть такая одна головокружительная область,

облаками и духами набитая до отказу:

там, цепляясь за первый попавшийся образ,

понимают внезапно всё сразу про всё сразу

или сходят с ума… что, в общем, одно и то же!

А потом – пророчествуют и бессвязное мямлят,

и записываются кто в преступники, кто в святоши,

получая при этом нарицательное имя гамлет.

Записка семнадцатая,

кондитеру

То ли Сара Бернар с миндалём, то ли Хедвиг с изюмом…

неизменно приветливы пирожные с именами!

Из кондитерской веет действительным и разумным -

так бесстыдно заманивая, так настойчиво напоминая,

что, волшебный кондитер… я, кажется, Ваш – навеки!

Вы – пожалуй, единственный, кто мне дорог и близок:

старомодно расписываясь на кассовом чеке,

это Вы мне внушили идею учёных записок.

Универсум Ваш – из тонкой муки и крема -

эфемерен, как некая романтическая идея:

им продолжена… а в сущности, и исчерпана тема

мимолётности – то есть подъёма и паденья.

Жизнь становится всё более и более тихой,

жизнь становится всё более и более мудрой -

и растаивает чёрной лакричной пастилкой,

и уносится со свету белой сахарной пудрой.

Не бывает никаких купин неопалимых -

всё на свете состоит из одних расставаний!

На секунду задерживается стайка сладких пылинок

на переднике Вашем, но и их сдувает.

Поболтаем о главном: о быстром, о кратком -

я имею в виду, по-видимому, счастье,

потому что последняя память о сладком

исчезает стремительней, чем съедены сласти!

Мы давно с Вами знаем: ничегошеньки не сохранится

от счастливой песочницы с детскими куличами…