Евгений Клюев - Зелёная земля

просто музыка – в точности как заказал Всевышний.

Значит, он и заплатит нам, мой поделыцик и сотоварищ!

Кто уж кто бы, а Он-то педант по части оклада!

Да тем более что много на музыке и не наваришь -

разве только на новую плитку хорошего шоколада.

Записка тридцать вторая,

Любопытной Варваре

Добрый, стало быть, день: ведь иначе-то нам едва ли

поболтать доведётся… такая, представьте, досада!

Но, покуда Вам носа в комоде не оторвали,

Вы меня бы очень устроили в качестве адресата.

Между мною и миром висит дымовая завеса -

не сказать, чтоб табачная… да и просто не дымовая,

в общем, так: я к Вам, в сущности, по поводу интереса -

от отсутствия оного, в сущности, изнывая.

Мне у Вас поучиться бы, как это – быть при деле,

навсегда победив изнурительную дремоту!

Вы последний феномен устойчивой жизненной цели -

скажем, страсти. К комоду. (Почему бы и не к комоду?)

Я ведь тоже искал свой комод, только всё впустую:

говорят, раньше были, да вдруг изменилась мода -

и не то чтобы я по этому поводу протестую:

просто… глупо живу – вообще уже без комода!

Закажи, говорят: нету случаев безнадёжных,

предложи на бумаге желаемые очертанья!

Может, так бы и надо, да только я не чертёжник.

Есть всего лишь идея, которая – на черта мне?…

Мне нужна не идея – мне нужен комод, Варвара!

Вы поймёте, я знаю: Вы той же породы птица,

с Вами тоже, должно быть, такое не раз бывало -

раньше, в прошлом… когда было не за что зацепиться.

Слава тем, кто стоит у комода – лишившись покоя,

и готов рисковать – прямо в узкую щель нацелясь!

Впрочем, пафос излишен. Привет вам и всё такое!

Остаюсь…

(Кстати, нос не такая большая ценность.)

Записка тридцать третья,

уличным музыкантам

Яне знаю, откуда вы. Правда, мне говорили,

из России, но, видимо, это всё-таки враки.

Потому что в России не играют на тамбурине -

все приличные люди там играют на балалайке.

Тут в ста метрах от вас наяривает на клавесине

развесёлый такой чернокожий мужчина -

мне сказали, он тоже родом из России,

только это уж вовсе какая-то чертовщина.

Я-то слышу, что поёте вы по-английски,

не умея как следует справиться со словами, -

чтобы ставшие в круг скандинавские одалиски

ваши терпкие глупости повторяли за вами.

Но, когда вы просто играете и совсем не поёте,

я могу допустить – в особенные моменты,

на какой-нибудь – как собака, одинокой – ноте,

что вы всё-таки из России, невзирая на инструменты.

И по тоненькой лестничке, под ступенчатое бренчанье

я тогда начинаю забираться на небо,

и в затылок друг другу дисциплинированные датчане

тоже тянутся следом – осторожно и немо.

А теперь я скажу (вместо до свиданья):

в тот момент, как толпа вокруг вас поредеет,

вы средь нескольких крон в вашем чемодане

обнаружите что-то ещё – кроме денег:

полоумную записку. Она пригодится:

вы её сохраните уж как-нибудь, Бога ради:

по таким, я клянусь, пропускают в психбольницы

или в рай… так что, стало быть, выбирайте.

Записка тридцать четвёртая,

Редкой Птице

Моя Редкая Птица (какая – не принципиально!),

круг моих собеседников становится уже и уже.

И опять же – сентябрь, и опять же сплошное пиано

как внутри, так и… (дальше, наверно, понятно) – снаружи.

Впрочем, это всё литература (с ней лучше проститься):

это мысли в линейку, в то время как мысли летучи,

мысли – тучи и птицы (и как это там?… – редкой птице

долететь удаётся… и дальше: чем дальше, тем круче!)

Моя Редкая Птица, ну что ж… надо как-то собраться

объяснить – хоть тебе, хоть кому-нибудь – важные вещи:

например, существует такое понятье, как сестры и братья

или близкие люди, – всё прочее в мире довольно зловеще.

В общем, надо собраться – клянусь, я уже наготове:

чемодан упакован и даже застёгнут… ничто не забыто!

Вот полью все цветы, вот прерву себя на полуслове -

и исчезну из милого сердцу проклятого здешнего быта.

«Редкой птице…» – и дальше… а дальше придётся топиться

в этом «чудном Днепре», не достигнув его середины.

Гоголь тоже… сказал, не подумавши! Что ж редкой птице

предлагается делать потом – после этой картины?

Моя Редкая Птица, забудем об этом, уедем,

бросим в Днепр, в Каттегат – все ключи, адреса и записки

и отправимся далее по морю велосипедом -

не печалуясь, по-скандинавски и по-олимпийски.

Ты, конечно, поймёшь эти глупости с пол-оборота:

я надеюсь, язык мой – в достаточной степени птичий!

А поймут ли другие… так это других и забота:

мы ведь здесь оказались не для соблюденья приличий.

Записка тридцать пятая,

Господу Богу

То ли «здравствуйте», то ли… теряюсь, но, может быть,

«здравствуй» -

в общем, так или как-то иначе… как есть, так и надо!

Я один сумасшедший, не семенящий за паствой -

без лица и без имени… в сущности, и без доклада.

Я – спросить, для чего это всё… мне не очень понятно!

Между тем, говорят, сумасшедшие – люди такие,

что им, дескать, виднее… а тут – ни туда, ни обратно:

вот застрял и торчу – посреди, так сказать, стихии.

Может, это и есть – то, про что говорят «виднее»:

ну, стихия и прочее… некий намёк на случай,

только я, разместиться во всём этом не умея,

за собой наблюдаю, как за звездой падучей.

И опять же… так оно, может, в самом деле и было

на скрижалях записано, но я не читал скрижалей!

Потому и смотрю вокруг – огромными очами дебила,

которого все его сверстники поопережали…

А с другой стороны – не лезть же мне в их шеренгу:

они так сплочены и так знают, куда им надо,

что, боюсь, я совсем как-то не подхожу по рангу

и потом… говорю ведь: я, в сущности, без доклада.

То есть чем отчитаться – не знаю: за все эти годы,

проведённые здесь ли, там ли – везде, одним словом!

Как возьмёшься считать – хоть достоинства, хоть доходы,

так и бросишь, смеясь над ничтожным своим уловом:

две морские звезды, две ракушки, с полсотни строчек

да штук пять синяков (ничего-заживёт-до-свадьбы!),

Вот сказал себе: сядь напиши, что только захочешь.

Написать-то сел написал… теперь как передать бы!

Рисунки Эдварда Лира можно посмотреть на его домашней странице в Интернете: http://www.nonsenselit.org/Lear/QLN/cb01.html и далее до http: //www.nonsenselit.org/Lear/QLN/cb20.html