Юнна Мориц - По закону – привет почтальону

Казалось бы, к чему такие муки,
Талант не кормит, если не слуга,
В обоях славы есть отрава скуки,
Ведь после славы нету ни фига.

Но полстраны стихотворит задаром!..
А критики вопят, что так нельзя, —
Им выдают зарплату с гонораром
За эти вопли, милые друзья,

За их тоску по сладостной цензуре,
По власти, пьющей трепет мелюзги,
За вкусы, безупречные в глазури
Цензуры, украшающей мозги,

За их мечту о яростной зачистке
Пространства – от стихотворящих масс…
Но полстраны стихотворит записки,
Бодрящие, как хрен, бодрящий квас!

И я люблю стихотворильню эту,
Стихотворейцев почту и приезд,
Здесь лишних нет, и вход не по билету, —
Их Бог не выдаст, и свинья не съест!

И спросим: кто – всех краше, всех милее?
– Верблюд! – ответит зеркало, белея
Цветами лилий, из которых льют
Венцы, короны, перстни с тайниками…
– Верблюд! – ответит блеск за облаками.
– Верблюд! – ответит озеро. – Верблюд!

В том зеркале напьёмся, и, ныряя
В объятия утраченного рая,
Мы вспомним, как свой держит путь листва
И позвоночник меж двумя холмами
Верблюда, шевелящего губами,
Как тайный собеседник божества.

ТОСТ

Я пью за то, что доблестная Польша
Немножко оккупирует Ирак.
За то, что стран-изгоев стало больше,
Где будет гордо реять польский флаг!

За панство пью, которое повергло
Арабского тирана в трепет, в шок, —
Из-за чего звезда его померкла
И вдребезги разбилась, как горшок!

За панство пью, чья гордая свобода
В месопотамство въехала, как дар
Исламу – от крещёного народа,
От умных бомб, – вот это был удар!

За лавры пью, за премию полякам,
За совесть их кристальную и честь,
Не зря вознаграждённые Ираком,
Где Вавилон и много нефти есть.

Я пью за Польши ясную дорогу,
За дух, который пламенем горит…
За то, что не Россия, слава Богу,
А Польша эти чудеса творит!

Я пью за то, что не России панство
В такой помчалось выгодный поход,
Что не у нас в плену месопотамство, —
Что Польше этот подарили пароход!..

ПОЧТА СНОВИДЕНИЙ

Сумрак при свечах,
Дети с книгой – двое,
Кудри на плечах,
Свет над головою.

Лица их чисты,
Их одежды – белые.
Шаг из темноты
В этом сне я делаю.

Деревянный зал,
Без окна светлица.
Вам – туда, сказал
Взгляд, который снится.

Приоткрылась вдруг
Дверь, которой нету.
Солнце – это звук,
Что приснился свету.

Путь лежит в лучах,
Снится весть благая,
Сумрак при свечах
Веером слагая.

Вот мой лучший сон.
Но не дай вам Боже
Там, где снится он,
Оказаться тоже…

Я, слава Богу, всюду, всюду опоздала
Вступить и выступить, подать и преподать,
В струю вписаться, в хрестоматию скандала,
И всех приветствовать, со всеми совпадать,
И никогда не выпадать из поля зренья,
Впадая в ужас от намёка одного,
Что опоздать (какой кошмар!) на день варенья
Поэтское способно вещество.

Со мной случился, слава Богу, этот ужас, —
Пробел огромен и распахнут, как в полёте,
Но в свете этого пробела обнаружась,
Издаться можно и в оконном переплёте,
Где отражаешься в деревьях, птицах, звёздах,
В слезах дождя, во мгле, чья нега снегопадна, —
Не надо выглядеть, а надо быть, как воздух,
Чьё замечают лишь отсутствие… Да ладно!

РУКОПИСНЫЙ, ЛЕПЕСТКОВЫЙ

Метель сегодня, День влюблённых.
Над рукописною поляной
Тюльпаны на шнурах зелёных
Свисают из трубы стеклянной.

Их листьев шелестят страницы
И шёлк багровый клёшных чашек.
Они хотят распространиться,
Вульгарных не стыдясь замашек.

Единство времени и места
Им навязать нельзя на курсах.
Они не вымрут от инцеста,
И тут немыслим спор о вкусах.

Плетя зелёными шнурами
Свои любовные интриги,
Они господствуют над нами,
Как всё, чего не знают книги,

Но знает падающей тени
Багровый свет, с каймой желтковой,
И тот особый звук паденья —
Тот рукописный, лепестковый.

ГДЕ НИКАКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ НЕТ

Объят очами съеденных коров,
Он ищет Бога в азбуке ковров,
И взор его сверлит в пространстве точку.
Пылает зной за стенами дворца,
А во дворце – прохлада мертвеца,
И тень свечи похожа на заточку.

Его неимоверной силы власть
Во рту страны растаяла, как сласть.
Предательство и наглые насмешки
Рабов, переметнувшихся к врагам, —
Естественное дело, их мозгам
Доступны лишь короткие пробежки,