Людмила Кулагина - Да будет день!

Вновь рассвет сер, отнюдь не розов.
Не сулит он от туч покой—отдых.
И гремят надо мной вверху грозы,
И стихии внизу разгул водной.

С ветром дождь и с таким громом!
Амальгаму морщит зеркал в лужах.
Дождь бежал—лил, да стал хром он.
Как в июне земле ты был нужен.

Вряд ли рад тебе в августе колос,
Что метёлку склонил пред стихией.
Слышу ветра шершавый голос
У окна, где пишу стихи я.

Что мне дождь – я не гриб, не колос.
Мне под крышей тепло и сухо.
Если уж и о чём беспокоюсь, —
Чутким к рифмам чтоб было ухо.

Вот опять засвистела пичуга.
Горизонт чуть—чуть прояснился.
Я сегодня – хозяйка досуга,
И с утра уже дождь мне снился…

Когда я еду в лес на «Волге»,
Забыв на время хоть о долге,
«Сверх—я» моё в пути молчит.
И даже музыка звучит
В приёмничке совсем иначе,
И ощущение удачи
Не покидает. Льётся речь,
Так, как речушка может течь
В сухую ясную погоду,
Даря прохладу всем и воду.
Не вызывая диссонанса,
Наш транспорт, что источник транса,
Везёт в лесные нас места.
Мелькает за верстой верста,
И вот уже – сосновый дух,
Жужжанье оводов и мух,
Глазки рубинов – земляники,
И сине—матовой черники,
И жёлтых зверобоев пальцы,
И цмин – как узелки на пяльцах
Полян, и пчёлы над душицей,
И воздух чистый и душистый.
И пятна яркие гвоздик,
И чей—то зов, условный крик,
И вереск в розовых бутонах,
И шуба изо мха—мутона.
И обонянье, и глаза
Вбирают запахи, картины,
И ты – не ты, а стрекоза,
Что чудом вырвалась из паутины.

К вечеру уставшая,
Духом приупавшая,
Я иду к плотине.
Там – лягушки в тине,

Водомер, изящно
По воде скользящий,
Лилии, кубышки,
Рыбаки—мальчишки,

С ив плакучих слёзы,
Солнце сквозь берёзы.
Хор звучит: лягушки,
Соловьи, кукушки.

Ну, а вместо капель
Я считаю цапель
В небе на закате,
Что к болоту—хате

Проплывают плавно…
Там уютно, славно,
Вся природа ластится
И ложится на сердце

Тёпленьким котёнком.
Дымчатым утёнком
Вслед за мамой—уткой
Уплывают сутки…

Бездомный маленький хромой котёнок,
Забыв, что холод, дождь и впереди – зима,
«Охотился» на лягушонка в парке тёмном.
Но знала я, что вот настанет тьма

И он, продрогнув от ушей до лапок,
Пойдёт себе пристанище искать.
И хочется согреть его или заплакать,
Но я ж котёнку жалкому не мать.

Мой компаньон вечерний ультиматум
Поставил мне: котёнок или он.
Я выбрала его, взрывного, словно атом…
Ах, если б где—то раздобыть мильон,

Чтоб отогреть беспомощных, просящих
Защиты, крова, хлеба и любви,
Прося прощения за дождик моросящий,
За мир, замешанный на боли и крови…

Пять котов сидят на ветках —
Ждут, когда придёт рассвет.
У одних – на шубках метки,
У других – лишь серый цвет.

То завозятся на ветках,
То, склубочившись, сидят,
Закогтившись в ветках прочно,
Сверху вниз на псов глядят.

А под ними по асфальту,
Выставляя экстерьер,
Кто трусцой, кто, сделав сальто,
Пробегают: то терьер,

То боксёр, а то болонка,
Колли, бассет, спаниель,
То борзая с мордой тонкой
Забежит пометить ель.

А коты сидят на ветках —
Ушехвостые плоды,
Серых – три, два – в белых метках,
Распушив свои зады.

Добыть пытался кот себе питание.
Крутился возле мяса Баксов хвост.
– Я не со зла, а так, для воспитания, —
Сказал сосед, котовский щёлкнув нос.

Но я в сомнениях: и Спок, и Песталоцци,
И, Затевахин, и Дроздов в одном лице.
И если мне наказывать котов придётся,
Пока я думаю, – успеет плод созреть в яйце.

Зачем вводить нам братьев меньших в искушение?
А, может, вправду, надо меньше рассуждать,
И, этим не боясь испортить отношения,
Коту—гурману в морду тапком дать?..

Не разрешить мои вопросы и сомнения.
И где критерий истины в делах котов и псов?
Кот Бакс лишь делал вид, что слушал мнения,
А мясо всё же спёр, – ведь был открыт засов.

………………………………………………….
Как много новых слов в российском обиходе.
И кот уже не Васька, – модный Бакс.
Но, повинуясь всё ж не моде, а природе,
Коты, как прежде, озадачивают нас.

Тягучий мёд. Янтарная слеза.
С каких лугов тебя сбирали пчёлы? —
Где крупноглазая летала стрекоза,
Где шмель гудел вдали берёз и ёлок?

В какие чаши опускался хоботок
Жужжащей мерно труженицы луга?
Едва забрезжит красками восток,
В пыльце уже цветочная подруга.

Цветы зовут: синюха, эспарцет,
Люпин и клевер, донник, одуванчик.
У каждого неповторим узор и цвет,
И каждый по—особому заманчив.

Присядет на цветок, цедя нектар,
Виднеется в полосках жёлтых спинка;
В цветы ныряет, собирая дар
Лугов—полян усердная скотинка.

Минуты нет свободной у пчелы.
Вот набралась амброзии—нектара,
И, переполнена, как корпус у юлы,
Летит с поляны к улею—амбару.

В ячейках—сотах копят «про запас»
Свой «мёд насущный» трудолюбы—пчёлы.
На всех там хватит: и на них, на нас, —
Чтоб в праздник золотой – медовый Спас
Нас мёдом бортник угостил весёлый.

Мой мир мечтою эфемерной соткан.
Я в этом мире симпатична и добра.
Трудолюбива, но не так, как пчёлы в сотах.
И не коплю в шкатулках злата—серебра.

Нет зависти во мне к богатству, знати.
Достаток, честно нажитый, не злит.
Стремилась мир души своей познать я.
Меня не «зелень» денег манит, – хризолит.

Хотя и на него нужны ведь тоже деньги,
Чтоб радовал он мой зелёно—серый зрак.
И вот судьба его мне дарит в день рожденья, —
На горке лет мне всё же свистнул щедрый рак.

Исполнилось моё давнишнее желанье —
Застывших брызг морских держу сегодня горсть.
О, радость новизны, восторги обладанья!
О, хризолит, мой минеральный друг и гость!

Мой мир мечтою соткан эфемерной.
В реальной жизни я не так уж хороша.
Подвержена всем слабостям людским, химерам.
Дай срок, – за новый камешек зацепится душа.

Я уехать хочу от дождей,
От унылости стылой, осенней,
И от бронзы постылых вождей
Под французские тёплые сени.