Владимир Солоухин - Стихотворения

А если чуточку светлей,

Величиной с горошину, —

Я знал, что это соловей,

И выбирал хорошее!

А если луговка — у той

Кругом в зеленых точках.

Они лежат в траве густой,

В болотных рыхлых кочках…

Потом я стал совсем большим

И стал любить Ее.

И я принес ей из глуши

Сокровище свое.

В хрустальной вазе на комод

Они водружены.

В большом бестрепетном трюмо

Они отражены.

Роса над ними не дрожит,

Как на лугу весеннем.

Хозяйка ими дорожит

И хвалится соседям.

А я забуду иногда

И загорюю снова:

Зачем принес я их сюда

Из детства золотого?

Дрожат над ними хрустали,

Ложится пыль густая,

Из них ведь птицы быть могли,

А птицы петь бы стали!

1949

Дорога влажною была,

Когда зима сюда пришла,

И легкий след моей любимой,

И даже рубчики калош

С земли морозной не сотрешь,

Застыло все, и все хранимо.

Потом нагрянули ветра

Из ледовитых дальних стран,

С цепи сорвавшийся буран

В ворота рвался до утра.

Его и след давно простыл,

Но, как надгробные курганы,

Сугробы в сажень высоты

Хранят величие бурана.

Ушли ветра, а вслед за ними

На землю пал спокойный иней,

Леса, деревни и мосты,

По речке низкие кусты,

Стога поодаль от реки,

Из труб лиловые дымки,

И все, что ни было вокруг,

Под зимним солнцем стало вдруг

Спокойным, чистым и простым

Узором редкой красоты.

Прошло немало трудных лет,

Пришло ко мне иное счастье,

Но цел под снегом легкий след

Ее, прошедшей по ненастью.

1948

Забор отменно прочен и колюч,

Под облака вздымается ограда…

Старик уйдет, в кармане спрятав ключ

От леса, от травы и от прохлады.

А я, приникнув к щели меж досок,

Увидел мир, упрятанный за доски,

Кусок поляны, дерева кусок,

Тропы и солнца узкую полоску.

И крикнул я: — Бессмысленный старик,

Достань ключи, ворота отвори!

Я одного до смерти не пойму,

Зачем тебе такое одному? —

Полдневный город глух и пропылен,

А я в весну и в девушку влюблен,

Я в этот сад с невестою приду

И свадьбу справлю в девственном саду!

— Тебя пустить, пожалуй, не беда,

Да не один ты просишься сюда,

А всех пустить я, право, не могу:

Они траву испортят на лугу,

И все цветы по берегу реки

Они сорвут на брачные венки.

— Да к черту всех, ты нас пусти двоих,

Меня пусти!

— А чем ты лучше их?

Я был упрям и долго день за днем

Ходил сюда и думал об одном,

Что без труда, пожалуй бы, я мог

Сорвать с пробоин кованый замок.

Но опускалась сильная рука

Перед неприкосновенностью замка.

А время шло. И липы отцвели,

И затрубили в небе журавли,

И (уж тепла ушедшего не жди)

Повисли беспрестанные дожди.

В такие дни не следует, блуждая,

Вновь возвращаться на тропинки мая,

Идти к дверям, которые любил,

Искать слова, которые забыл.

Вот он, забор, никчемен и смешон:

Для осени заборы не преграда.

Калитка настежь. Тихо я вошел

В бесшумное круженье листопада.

Одна рябина все еще горит…

А ты-то где, бессмысленный старик?!

1949–1956

Проходила весна по завьюженным селам,

По земле ручейки вперегонки текли,

Мы пускали по ним, голубым и веселым,

Из отборной сосновой коры корабли.

Ветерок паруса кумачовые трогал,

Были мачты что надо: прочны и прямы,

Мы же были детьми, и большую дорогу

Кораблю расчищали лопаточкой мы.

От двора, от угла, от певучей капели,

Из ручья в ручеек, в полноводный овраг,

Как сквозь арку, под корень развесистой ели

Проплывал, накреняясь, красавец «Варяг».

Было все: и заветрины и водопады,

Превышавшие мачту своей высотой.

Но корабль не пугали такие преграды,

И его уносило весенней водой.

А вода-то весной не течет, а смеется,

Ей предел не положен, и курс ей не дан.

Каждый малый ручей до реки доберется,

Где тяжелые льдины плывут в океан.

И мне снилось тогда — что ж поделаешь: дети! —

Мой корабль по волнам в океане летит.

Я тогда научился тому, что на свете

Предстоят человеку большие пути.

1947

Из-за леса, где в темно-зеленом

Ярко-красным вспыхнули осины,

Вышел в небо к югу заостренный,

Вожаком ведомый клин гусиный.

По низинам плавали туманы,

Серебрясь под солнцем невеселым,

Гуси шли в неведомые страны,

Пролетая северные села.

В их крови певучий и тревожный

Ветер странствий, вольного полета.

Впереди закатные болота,

Тишина ночлегов осторожных.

Или в час, как только рассвело,

Полнаперстка дроби под крыло.

И повиснут крылья, а пока

Легок взмах широкого крыла.

Гуси шли, и голос вожака

Долетел до нашего села.

А у нас на маленьком дворе,

Сельской птицы гордость и краса,

Тихо жил и к празднику жирел

Краснолобый медленный гусак.

По деревне шлялся и доволен

Был своею участью и волей.

Но теперь от крика вожака

В ожиревшем сердце гусака

Дрогнул ветер странствий и полета,

И гусак рванулся за ворота.

И, ломая крылья о дорогу,

Затрубил свободу и тревогу.

Но, роняя белое перо,

Неуклюже ноги волоча,

На задах, за низеньким двором

Он упал на кучу кирпича.

А на юге в небе светло-синем

Таял зов, на крыльях уносимый.

1949

Березу, звонкую от стужи,

Отец под корень подрубал.

Седьмой удар, особо дюжий,

Валил березу наповал.

На синий снег летели щепки,

Чуть розоватые собой,

А самый ствол, прямой и крепкий,

Мы на санях везли домой.

Там после тщательной просушки

Гулял рубанок по стволу,

И солнцем пахнущие стружки

Лежали пышно на полу.

А в час, когда дымки на крышах

И воздух звонок, как стекло,

Я уходил на новых лыжах

На холм высокий, за село.

Такой нетронутый и чистый

Весь мир лежал передо мной,

Что было жалко снег пушистый

Чертить неопытной лыжней.

Уже внизу кусты по речке

И все окрестности внизу,

И тут не то что спрыгнуть с печки

Иль прокатиться на возу.

Тут ноги очень плохо служат

И сердце екает в груди.

А долго думать только хуже,

А вниз хоть вовсе не гляди.

И я ловчил, как все мальчишки,

Чтоб эту робость провести:

Вот будто девочку из книжки

Мне нужно броситься спасти.

Вот будто все друзья ватагой

Идут за мною по пятам

И нужно их вести в атаку,

А я у них Чапаев сам.

Под лыжей взвизгивало тонко,

Уж приближался миг такой,

Когда от скорости шапчонку

Срывает будто бы рукой.

И, запевая длинно-длинно,

Хлестал мне ветер по лицу,