Владимир Солоухин - Стихотворения

С жадностью всосаны

В травы и злаки

Последние капельки

Почвенной влаги.

Полдень за полднем

Проходят над степью,

А влаге тянуться

В горячие стебли.

Ветер за ветром

Туч не приносят,

А ей не добраться

До тощих колосьев.

Горячее солнце

Палит все упорней,

В горячей пыли

Задыхаются корни.

Сохнут поля,

Стонут поля,

Ливнями бредит

Сухая земля.

Я проходил

Этой выжженной степью,

Трогал руками

Бескровные стебли.

И были колючие

Листья растений

Рады моей

Кратковременной тени.

О, если б дождем

Мне пролиться на жито,

Я жизнь не считал бы

Бесцельно прожитой!

Дождем отсверкать

Благодатным и плавным —

Я гибель такую

Не счел бы бесславной!

Но стали бы плотью

И кровью моей

Тяжелые зерна

Пшеничных полей!

А ночью однажды

Сквозь сон я услышу:

Тяжелые капли

Ударили в крышу.

О нет, то не капли

Стучатся упорно,

То бьют о железо

Спелые зерна.

И мне в эту ночь

До утра будут сниться

Зерна пшеницы…

Зерна пшеницы…

1946

Я тех мест святыми не считаю,

Я от тех лесов почти отвык.

Там по мне, наверно, не скучает

Очень звонкий маленький родник.

Он пропах землей, травой и хвоей,

В жаркий полдень холоден всегда.

А опустишь руку в голубое,

Заласкает светлая вода.

У его задумчивого пенья

Я большой учился чистоте,

Первым, самым робким вдохновеньям,

Первой, самой маленькой мечте.

Я тех мест святыми не считаю,

Только я не так еще отвык,

Только пусть пока не высыхает

Очень звонкий маленький родник.

Пусть вдали от низенького дома

Я, мужая, сделаюсь седым.

Я еще приду к нему, живому,

И еще напьюсь его воды!

1945

После первых крещений в Тулоне

Через реки, болота и рвы

Их тянули поджарые кони

По Европе до нашей Москвы.

Их сорвали с лафетов в двенадцатом

И в кремлевской святой тишине

По калибрам, по странам и нациям

К опаленной сложили стене.

Знать, сюда непременно сводило

Все начала и все концы.

Сквозь дремоту холодные рыла

Тупо смотрят на наши дворцы.

Итальянские, польские, прусские

И двунадесять прочих держав.

Рядом с шведскими пушки французские

Поравнялись судьбой и лежат.

Сверху звезды на башнях старинных,

Башням памятна славная быль.

И лежит на тяжелых стволинах

Безразличная русская пыль.

1946

Тем утром, радостным и вешним,

В лесу гудело и тряслось.

Свои рога через орешник

Нес молодой тяжелый лось.

Он трогал пристально и жадно

Струю холодного ключа,

Играли солнечные пятна

На полированных плечах,

Когда любовный зов подруги,

Вдруг прилетев издалека,

Его заставил стать упругим

И бросить на спину рога.

Но в миг, когда он шел долиной,

Одним желаньем увлечен,

Зрачок стального карабина

Всмотрелся в левое плечо.

Неверно дрогнули колена.

И раскатился скорбный звук.

И кровь, слабея постепенно,

Лилась толчками на траву.

А за кустом, шагах в полсотни,

Куда он чуть дойти не смог,

Привесил к поясу охотник

Умело сделанный манок.

1946–1956

Спугнув неведомую птицу,

Раздвинув заросли плечом,

Я подошел к ручью напиться

И наклонился над ручьем.

Иль ты была со мною рядом,

Иль с солнцем ты была одно:

Твоим запомнившимся взглядом

Горело искристое дно.

Или, за мною вслед приехав,

Ты близ меня была тогда!

Твоим запомнившимся смехом

Смеялась светлая вода.

И, угадав в волне нестрогой

Улыбку чистую твою,

Я не посмел губами трогать

Затрепетавшую струю.

1946

На базаре квохчут куры,

На базаре хруст овса,

Дремлют лошади понуро,

Каплет деготь с колеса.

На базаре пахнет мясом,

Туши жирные лежат.

А торговки точат лясы,

Зазывают горожан.

Сало топится на солнце,

Просо сыплется с руки,

И хрустящие червонцы

Покидают кошельки.

— Эй, студент, чего скупиться?

По рукам — да водку пить!.. —

Ко всему мне прицениться,

Ничего мне не купить.

А кругом такая свалка,

А кругом такой содом!

Чернобровая гадалка

Мне сулит казенный дом.

Солнце выше, воздух суше,

Растревоженней базар,

Заглянули в мою душу

Сербиянские глаза.

Из-под шали черный локон,

А глаза под стать ножу:

— Дай-ка руку, ясный сокол,

Дай на руку погляжу!

Будет тайная тревога,

А из милых отчих мест

Будет дальняя дорога

И червонный интерес!

Ту девицу-голубицу

Будешь холить да любить… —

Ко всему мне прицениться,

Ничего мне не купить.

1946

Как растают морозные

Голубые снега,

Воды вешние, грозные

Принимает река.

Воды талые, мутные

Из окрестных лугов,

И становится трудно им

В тесноте берегов.

Выливаются в поймы,

Размывают стога…

А моя река поймана,

Высоки берега.

Половодью быть где же тут,

Как же паводку быть?

Только льдины со скрежетом

Вдруг встают на дыбы.

И, сшибаясь, сломаются,

И звереет волна, —

Не звереть и не маяться

В эти дни не вольна!

1945–1956

Молчать, молчать, ревнуя и страдая.

Нет, все как есть простить,

Вернуть ее назад!

Снимаю трубку, словно поднимаю

Тяжелый камень, словно виноват.

Я не хотел… Но поздно или рано…

Я это знал все время наизусть…

Сухой щелчок как выстрел из нагана.

Я трубку снял.

Ты слышишь — я сдаюсь!

1945

Наверное, дождик прийти помешал,

А я у пустого сквера

Тебя до двенадцати ночи ждал

И ждал терпеливо в первом.

Я все оправданий тебе искал:

«Вот если бы дождик не был!..»

И если была какая тоска —

Тоска по чистому небу.

Сегодня тебе никто не мешал.

А я у того же сквера

Опять до двенадцати ночи ждал,

Но с горечью понял в первом:

Теперь оправданий нельзя искать —

И звезды и небо чисто.

И если крепка по тебе тоска,

Тоска по дождю — неистова!

1945

Постой. Еще не все меж нами!

Я горечь первых чувств моих

В стих превращу тебе на память,

Чтоб ты читала этот стих.

Прочтешь. Но толку много ль в том,

Стихи не нравятся, бывает,

Ты вложишь их в тяжелый том —

Подарок чей-то, я не знаю.

А через год не вспомнишь снова

(Позабывают и не то!),

В котором томе замурован

Мой вдвое сложенный листок.