Владимир Солоухин - Стихотворения

Уж, как вода, все выше, выше

Деревья затопляла тень.

Янтарь стволов и зелень хвои —

Все черным сделалось теперь.

В лесу притихло все живое.

И стал я чуток, словно зверь.

А наверху, над мглою этой,

Перерастя весь лес, одна,

В луче заката, в бликах света

Горела яркая сосна.

И было ей доступно, древней,

Все, что не видел я с земли:

И сам закат, и дым деревни,

И сталь озерная вдали.

1954

В лесу, посреди поляны,

Развесист, коряжист, груб,

Слывший за великана

Тихо старился дуб.

Небо собой закрыл он

Над молодой березкой.

Словно в темнице, сыро

Было под кроной жесткой.

Душной грозовой ночью

Ударил в притихший лес,

Как сталь топора отточен,

Молнии синий блеск.

Короткий, сухой и меткий,

Был он как точный выстрел.

И почернели ветки,

И полетели листья.

Дуб встрепенулся поздно,

Охнул, упал и замер.

Утром плакали сосны

Солнечными слезами.

Только березка тонкая

Стряхнула росинки с веток,

Расхохоталась звонко

И потянулась к свету.

1946–1953

Роса горит. Цветы, деревья, звери

И все живое солнца жадно ждет.

В часы восхода в смерть почти не верю:

Какая смерть, коль солнышко встает!

Не верю в то, что вот она таится

И грянет вдруг в преддверье самом дня

То для оленя прыгнувшей тигрицей,

То лопнувшей аортой для меня.

В глухую полночь пусть пирует грубо,

Но пусть земле не портит тех минут,

Когда за лесом солнечные трубы

Уж вскинуты к зениту и — поют!

1953

На пашни, солнцем залитые,

На луговой цветочный мед

Слетают песни золотые,

Как будто небо их поет.

Куда-куда те песни за день

Не уведут тропой земной!

Еще одна не смолкла сзади,

А уж другая надо мной.

Иди на край земли и лета —

Над головой всегда зенит,

Всегда в зените песня эта,

Над всей землей она звенит!

1951

В лесу еловом все неброско,

Приглушены его тона.

И вдруг белым-бела березка

В угрюмом ельнике одна.

Известно, смерть на людях проще.

Видал и сам я час назад,

Как начинался в дальней роще

Веселый, дружный листопад.

А здесь она роняет листья

Вдали от близких и подруг.

Как от огня, в чащобе мглистой

Светло на сто шагов вокруг.

И непонятно темным елям,

Собравшимся еще тесней:

Что с ней? Ведь вместе зеленели

Совсем недавно. Что же с ней?

И вот задумчивы, серьезны,

Как бы потупив в землю взгляд,

Над угасающей берёзой

Они в молчании стоят.

1955

Безмолвна неба синева,

Деревья в мареве уснули.

Сгорела вешняя трава

В высоком пламени июля.

Еще совсем недавно тут

Туман клубился на рассвете,

Но высох весь глубокий пруд,

По дну пруда гуляет ветер.

В степи поодаль есть родник,

Течет в траве он струйкой ясной,

Весь зной степной к нему приник

И пьет, и пьет, но все напрасно:

Ключа студеная вода

Бежит, как и весной бежала.

Неужто он сильней пруда:

Пруд был велик, а этот жалок?

Но подожди судить. Кто знает?

Он только с виду мал и тих.

Те воды, что его питают,

Ты видел их? Ты мерил их?

1953

У вод, забурливших в апреле и мае,

Четыре особых дороги я знаю.

Одни

Не успеют разлиться ручьями,

Как солнышко пьет их

Косыми лучами.

Им в небе носиться по белому свету,

И светлой росою качаться на ветках,

И ливнями литься, и сыпаться градом,

И вспыхивать пышными дугами радуг.

И если они проливаются к сроку,

В них радости вдоволь, и силы, и проку.

Лужайки и тракты, леса и поля,

Нигде ни пылинки — сверкает земля!

А часть воды земля сама

Берет в глухие закрома.

И под травою, где темно,

Те воды бродят, как вино.

Они — глухая кровь земли,

Они шумят в цветенье лип.

Их путь земной и прост и тих,

И мед от них, и хлеб от них,

И сосен строгие наряды,

И солнце в гроздьях винограда.

А третьи — не мед, и не лес, и не зерна:

Бурливые реки, лесные озера.

Они океанских прибоев удары,

Болотные кочки и шум Ниагары.

Пути их не робки, они величавы,

Днепровская ГЭС и Цимлянская слава.

Из медного крана тугая струя

И в сказочной дымке морские края.

По ним Магеллановы шли корабли.

Они — голубые дороги земли.

Итак:

Над землею проносятся тучи,

И дождь омывает вишневые сучья,

И шлет океан за лавиной лавину,

И хлеб колосится, и пенятся вина.

Живут караси по тенистым прудам,

Высокие токи несут провода.

И к звездам струятся полярные льды…

. . . . . . . . . .

Но есть и четвертая жизнь у воды.

Бывает, что воды уходят туда,

Где нету ни света, ни солнца, ни льда.

Где глина плотнее, а камни упорней,

Куда не доходят древесные корни.

И пусть над землею крутая зима,

Там только прохлада и вечная тьма.

Им мало простору и много работы:

Дворцы сталактитов, подземные гроты…

И путь их неведомый скупо прорезан

И в солях вольфрама, и в рудах железа.

И вот иногда эти темные воды,

Тоскуя по солнцу, идут на свободу!

Веселая струйка, расколотый камень,

И пьют эту воду горстями, руками.

В барханных равнинах, почти что рыдая,

Губами, как к чуду, к воде припадают.

Она в пузырьки одевает траву,

Ее ключевой, родниковой зовут.

То жилою льдистою в грунте застынет,

То вспыхнет оазисом в древней пустыне.

Вода ключевая, зеленое лето,

Вселенская лирика!

Песня планеты!

1948

Тропа вдоль просеки лесной

Бывает так отрадна взгляду,

В часы, когда неистов зной,

Она уводит нас в прохладу.

А есть тропинка через рожь,

По ней и час, и два идешь,

Вдыхая тонкую пыльцу.

А есть к заветному крыльцу

Совсем особая тропинка.

Мне эти тропы не вновинку.

Но помню дикий склон холма,

Парной весенней ночи тьма.

Вокруг не видно ни черта,

Лишь наверху земли черта

Перечертила Млечный Путь,

В дорогу палку не забудь!

Не поскользнись на черном льду,

Тропа нацелена в звезду!

Всю жизнь по той тропе иди,

Всю жизнь на ту звезду гляди!

1956

Глухая ночь сгущает краски,

И поневоле страшно нам.

В такую полночь без опаски

Подходят волки к деревням.

Зачем-то совести не спится,

Кому-то хочется помочь.

И болен мозг. И дух томится.

И бесконечно длится ночь.

Захлопав шумными крылами,

Петух проснувшийся орет.

Полночный час идет над нами,

Звезда полночная плывет.

По всем дворам пропели певни,

Но не разбужена земля.

И снова тихо над деревней,